Право научиться чувствовать.
Любить, ненавидеть, переживать, смеяться, кричать от бессилия, визжать от восторга.
— Люси? — за спиной раздался скрип двери и неуверенный голос.
— Эрза, — удивленно протянула и чуть обернулась.
— Она была твоим хранителем с самого рождения, — пояснил Джерар и кивнул Скарлет на кресло рядом с Люси, — именно они возвращают память своим бывшим подопечным.
— В-возвращают память? — дернулась Эрза и испуганно посмотрела на господство. — Но ведь мы теряем ее при возрождении без права на восстановление!
— Мы теряем не память, — выдохнула громко Люси и опустила голову вниз, заставляя обоих молча слушать, — мы теряем право на то, чтобы ее нам оставили.
Господство тихо кашлянул и закрыл глаза, набрав в легкие воздух.
— Вернее, это право у нас отбирают.
— Ничего не понимаю, — сухо пробормотала Эрза, неверяще уставившись в окно.
— Потому что ты даже не задумывалась об этом, — хмыкнула Хартфилия.
В тишине, которая задорно играла с солнечным светом, голос Джерара холодом прошил каждую клетку.
— Я объясню.
***
— Прости.
Второй раз серафим виновато произносил это слово, что обвивало тело Люси чувством слабости перед самой собой.
— Почему вы извиняетесь? — сухо прошептала она, стараясь дышать равномерно.
— Я должен просить прощения перед всеми благословленными, но не готов увидеть осуждение с их стороны.
— Осуждение за что? — не поднимая глаз, пробормотала.
— Я не готов даже тебе все это рассказывать, — вздохнул Макаров, — потому что…
— Расскажите, святейший! — резко вскинула голову и посмотрела прямо в его глаза.
В них плескалась горечь, что на вкус была словно деготь. Медленно сглотнув, серафим продолжил, не уворачиваясь от взора:
— Потому что осуждение с твоей стороны в сотни раз больнее.
Молчание своими когтями мелко перебирало каждый миллиметр кожи, насмехаясь над хранительницей. Она поддалась своим ощущениям и желаниям, отказавшись зваться обычной среди возрожденных.
Она отказалась от себя новой. И серафим сейчас в который раз отчаянно рвал ее мысли на части, ошметками разметая вокруг.
— Благословленные не теряют память при возрождении, — спокойно произнес он, затаив дыхание. — Это мы ее отбираем.
— Мы?..
К рукам будто песок прилип, между пальцев шершавя неприятно. А в глазах — пусто.
— Триада приближенных к Господу.
— Серафимы… — тихо произнесла она.
— Херувимы, — в том же тоне продолжил Макаров.
— И престолы, — закончил перечислять Джерар, который внимательно следил за состоянием Люси.
Хотя он и сам сейчас боялся взглянуть в глаза серафима. Отчаяние взгляда того хлестало разум черными тенями.
— Много тысяч лет назад, когда люди еще не были так опасны и кощунственны, хоть и не создавали такого культа религии, мы заметили одну вещь: хранители постоянно медлили с очищением, им будто нравилось находиться рядом с людьми, наблюдать за их действиями, наставлять. Им было сложно прощаться с ними, давая шанс на обретение Божьего благословления.
— Им нравились люди, — заметила Люси.
— Дело даже не в этом, — отрицательно кивнул головой и хрипло вздохнул, — они проживали чужие жизни наравне с людьми.
— Жили?
— Жили, — прикусил губу. — И не хотели, чтобы те умирали, потому что эту возможность они вновь теряли, приходилось пристраиваться к новым подопечным, привыкать к новым жизням, новым привычкам, новым взглядам.
— Святейший, — Люси слабо перебила его и вопросительно взглянула на того, — они все помнили?
Макаров грустно усмехнулся.