***
Ты сможешь спасти папеньку.
Слова дядюшки уже вторые сутки не покидали мыслей Катерины. Что бы она ни делала, тот разговор вновь и вновь всплывал в её памяти, терзая душу и заставляя сжиматься сердце. Ей было сложно бездействовать, хоть и сделать ничего сейчас она не могла. Новые попытки самостоятельно добиться аудиенции у Императора оказались под запретом, а пробраться в камеру к заключенному, тем более столь тщательно охраняемому, было смерти подобно. Пусть и отличалась княжна импульсивностью и непродуманностью своих поступков, но даже для нее исход такой затеи являлся очевидным. И всё же, ожидание лишало последних сил. За утро она успела уже начать и бросить вышивать платок, что желала отправить маменьке, перебрала все ленты, так и не выбрав ни одной, и чуть было не сорвалась обратно в Семёновское, к Шуваловым, но побоялась подставить их под удар: за прошедшие сутки она ни с кем не говорила, кроме прислуги, и даже не покидала квартиру, дабы не навлечь монарший гнев еще больше. Она не знала, как долго будет длиться её заточение здесь, но чем скорее государь забудет о её присутствии в России, тем лучше. Возможно, вскоре вправду всё прояснится, и Его Величество снимет все неоправданные обвинения с папеньки. Тогда ни ей, ни её семье не придется скрываться, и Голицыны вновь воссоединятся в родовом поместье.
У Бориса Петровича мнение было иным.
Письмо от баронессы Аракчеевой, принесенное посыльным утром, измялось за время беспрестанного его сложения и развертки. Несколько строк мелким угловатым почерком привели князя в крайне благодушное настроение, коим он желал поделиться со всеми. Но это успеется. Ежели сегодня все пройдет, как задумано, он обязательно отблагодарит Варвару Львовну, даже сверх уговора. Лишь бы племянница его не подвела.
— Вы звали, дядюшка? — забыв даже оставить книгу в спальне, Катерина почти вбежала в гостиную, прервав чтение, как только Ульяна передала ей просьбу барина. На бледной щеке остался след от ладони, о которую княжна опиралась, устроившись в кресле с полчаса назад, а из некрепко за плетеной домашней косы выбились темные непослушные завитки. Весь вид её был до невозможного домашним, и если бы Борис Петрович не знал, какой может быть племянница, ему бы и в голову не пришло, что из этой нескладной, хрупкой девочки с большими глазами может получиться Императрица Всероссийская.
— Помнишь наш разговор намедни? — князь дождался быстрого кивка и продолжил. — Если ты не переменила своего решения, и желание вызволить папеньку из заточения все еще в тебе не угасло, смени платье и убери волосы: тебя желает видеть Ея Величество.
— Так скоро? — только и могла она спросить.
Словно в доказательство тому, хозяин дома показал ей сложенное вдвое письмо. Опешившая от столь внезапной новости, Катерина проследила за тем, как желтоватый лист бумаги исчезает за пазухой у дядюшки, и лишь потом осознала, что именно ей сегодня предстоит.
Новый визит во Дворец. К Императрице. Если Эллен не лгала, Мария Александровна не в пример великодушнее и сострадательнее Александра Николаевича, хоть и он не показался княжне излишне жестоким. Но, быть может, именно государыню удастся умолить о встрече с батюшкой. Только разумно ли показываться на глаза членам августейшей фамилии лишь спустя двое суток после того разговора? Не торопит ли дядюшка события?
***
Вопреки обыкновению, государыня принимала княжну не в Золотой гостиной, где проводила аудиенции, а в собственном будуаре, чья обстановка располагала к большему комфорту. Несмотря на обилие резных орнаментов, покрытых позолотой, зеркал в богато украшенных рамах, различных живописных вставок, комната одними лишь своими скромными размерами выбивалась из стройного ряда просторных помещений Зимнего Дворца. Уюта ей добавляли кресла, обитые гранатовым штофом: им же были отделаны стены, и подобная же ткань была пущена на тяжелые многослойные портьеры. Невысокие круглые столики, укрытые скатертями с длинной шелковой бахромой, изящные комоды из темного дерева и искусно расписанные вазы, цветастые плотные ковры, скрадывающие звуки шагов — все это так органично сплеталось друг с другом, что хотелось разглядывать каждую деталь. Своды внутренней арки удерживали фигуры обнаженных кариатид*, взирающих с легкой насмешкой на гипсовых ликах, однако, ничуть не способных привести в чувства всё еще робеющую княжну.