— Непременно. И еще, Кати, я сделаю все возможное, чтобы у государя не осталось ни малейшего сомнения в твоей непогрешимости! — со всей горячностью дал обещание Дмитрий, чуть отстраняясь от невесты, но удерживая ее в своих руках. — Как только это произойдет, мы покинем Петербург. Захочешь — отправимся в Европу, захочешь — вернемся в Карабиху или осядем в Семёновском. Алексей Михайлович желал для тебя только счастья, и я обещал ему, что приложу все силы для этого.
Так должно было быть. Так, возможно, и будет. Катерина знала, что за нее уже давно распланировали ее жизнь, но она и не была против. Разве что не могла покончить с бессознательным страхом, что не стать ей той женой, которой достоин Дмитрий. Маменька часто ее укоряла то за излишнее легкомыслие, то за своеволие, то за дурные манеры. Графиня Шувалова, Елизавета Христофоровна, ни словом, ни жестом не показывала, что Катерина ей не по нраву, но может ли быть, что это лишь оттого, что княжна не успела еще войти в их семью? Только все эти тяжелые мысли стоило гнать от себя хотя бы потому, что не было еще получено монаршего разрешения на брак, и, если принимать во внимание отношение государя к ней, имелись немалые сомнения в его положительном ответе.
И всё же, уже не слабая — благодарная и открытая — улыбка расцвела на тонких губах. И лишь за одни эти слова жениха Катерина обрела готовность однажды возвратиться в Петербург, дабы предстать перед Императором и умолить Его Величество о прощении. Ради Дмитрия.
***
Российская Империя, Алексеевское, год 1863, октябрь, 25.
Фамильная усадьба, принадлежащая графу Перовскому, уже давно погрузилась в крепкий сон: почивали Вера Иосифовна с Василием Николаевичем, изредка похрапывающим, отчего чутко дремлющая левретка приоткрывала беспокойно один глаз, дабы удостовериться, что все мирно. Сну предались и младшие дети побочной графской ветви, и разве что старший сын — Сергей — при неверном и неровном огоньке оплывшей свечи неспешно крался по темному коридору, почти впервые вознося молитву за удачное завершение авантюры. Несколько дней терзался он словами князя Остроженского, что всколыхнули в душе его надежду: Борис Петрович, сокрушающийся по расстроившейся помолвке графа и своей племянницы, предложил посодействовать в возвращении Ирины. Он уверял, что-де ежели все сложится как надобно, уже в марте две свадьбы сыграют: и Катерину с графом Шуваловым обвенчают, и Ирину к алтарю подведут. Только от самого графа Перовского здесь немало зависит, в силу того, что вхож он в царскую фамилию.
В отличие от молодого графа Шувалова, уже одаренного чином личного Адъютанта Его Императорского Величества, Сергей не имел особых привилегий при Дворе, не отметился в глазах государя, но батюшка его, Василий Николаевич, имел авторитет в светском обществе, а матушка, Вера Иосифовна, часто принимала приглашения на чай к государыне. Да и дядюшка, Борис Алексеевич, состоял при Великих князьях — Александре и Владимире. И потому сыну графской четы доверие тоже оказывалось. В силу невозможности повлиять на графа Шувалова, князь Остроженский обратил внимание на жениха старшей своей племянницы и ничуть не прогадал: готовность офицера сделать все, ради возможности воссоединиться с нареченной, ничем не прикрытая, дарила ему надежду. И вот теперь, под покровом октябрьской ночи, Сергей покидал усадьбу, намереваясь, как уговорено, отправиться в Петербург. Но до того надлежало посетить тайную комнату, о существовании которой рассказал Борис Петрович намедни.
Стоило сознаться — во все эти речи молодой граф сначала не поверил. Когда князь Остроженский упомянул о том, что когда-то Николай Иванович, скорбевший по ранней кончине первой супруги своей и мертворожденной дочери, заложил в новом плане поместья комнату, ставшую хранилищем столь болезненных ему воспоминаний, граф Перовский лишь пожал плечами: к чему ему эти тайны дедушки? Внешне суровый, он и вправду был человеком ранимым, чувствительным, но его переживания всегда оставались принадлежащими лишь ему. Однако, как оказалось, сдувал пыль с дел минувших дней Борис Петрович не случайно — для себя самого.