Окружившие её фрейлины тут же бросились обсуждать родословную офицера, сходясь во мнении, что императорской крестнице, коей являлась Ланская, необходим некто более состоятельный и не с таким смешным деревенским именем — Иван. Катрин, до слуха которой долетала эта непринужденная беседа, лишь поморщилась — такие разговоры её ничуть не интересовали и даже были противны. Ну какое, право слово, имеет значение титул? И что за низость — обсуждать искренность чужих чувств с такой насмешкой? Впрочем, влезать в эти беседы она тоже не намеревалась: боялась сказать лишнего, дабы не навлечь гнева со стороны Ея Величества, в отдалении расшивающей ризу для аналоя в недавно построенный храм. Всё же княжна еще не чувствовала себя в этом обществе столь уверенно, чтобы обмениваться колкостями, пусть даже и с глубоко неприятными ей особами. А потерять шифр на пятый день день пребывания в новой должности было бы слишком глупо.
— За твой брак непременно сам государь похлопочет, — то ли завистливым, то ли восхищённым шепотом протянула одна из фрейлин, — можешь играть с кавалерами на балах как вздумается.
— А тебе, что же, батюшка жениха не найдет? — Александра только удивленно обернулась к говорившей, намереваясь еще что-то добавить, как её тут же прервала другая барышня, охотно поделившись последней сплетней:
— Барон давеча крупно проигрался, теперь на такую невесту никто и не взглянет: приданного-то — три платья да брошь.
На несчастную девушку тут же посыпались лживые слова сочувствия, разбавившиеся негромким голоском Бобринской, напомнившей, что у старого барона осталось доброе имя, которое дороже любого приданого для честного жениха. Если кого это и заставило задуматься, то ненадолго. Тихий гул возобновился уже спустя несколько мерных ударов сердца.
— А у кого-то и доброго имени нет, — сопроводивший эту колкость выразительный взгляд, брошенный в её сторону, Катерина постаралась не заметить: после того, как в её искренности, а также в невиновности папеньки усомнился государь, слышать подобное со стороны окружающих было уже не так обидно. И всё же, фраза, слетевшая с языка Ланской, впилась иглой в кожу. Не больно, но ощутимо.
— Как могли вручить шифр той, чей отец покушался на жизнь Его Высочества?
Намек Александры, похоже, поняли остальные фрейлины, поскольку тут же бросились обсуждать репутацию Голицыных, одновременно с этим недоумевая, как дала трещину слаженная система, и выдвигая предположения о том, что должна была сделать Катерина, дабы попасть во дворец. Княжна, безусловно, догадывалась, что грязные сплетни более чем свойственны любому женскому обществу, но до последнего желала верить, что личный штат Императрицы подобран с большей тщательностью, и если уж не исключает злых языков, то хотя бы гарантирует соответствующий такт в прилюдных беседах.
— Я всегда полагала, что место при государыне получают барышни воспитанные, — ровным голосом отметила Катерина, одаривая безразличным взглядом говорившую, — однако Ваш поганый рот идет вразрез с этим требованием.
Видит Бог, она желала сдержаться, но не могла смолчать, когда разговор коснулся её семьи. И даже если Императрица сейчас ей сделает внушение, она вряд ли пожалеет об этом. Слишком уж прекрасно было лицезреть недовольно пожатые губы на аристократичном вытянутом лице.
— А Вы, — одарив вниманием ту самую барышню, что гадала, с кем из царской семьи княжна Голицына амуры вела, Катерина скользнула взглядом по излишне глубокому для будничного платья декольте, — похоже, не по наслышке знаете, как получить это назначение? Столь быстрый взлет от простой фрейлины до статс-дамы. Не фамильная ли это черта?