Я вжалась в спинку стула и подумала, что сейчас качну его на лишний дюйм и полечу на пол.
— Вот как, — граф вновь перешёл на французский. — За то, что я наконец избавил тебя от любви к Клифу, я не заслужил даже маленького поцелуя.
— Нет, — мотнула я головой, стараясь удержать равновесие. — Я знаю, чем заканчиваются поцелуи с вами.
— Откуда тебе знать, если ты ни разу не поцеловала меня? Ну если только в своих глупых фантазиях! — И тут же добавил с плотоядной кошачьей улыбкой: — Неужели не хочется попробовать по-настоящему?
— Не хочется, — чуть ли не перебила я и совсем тихо добавила: — Надеюсь, что мне больше никогда не придётся целовать вампира. Ваш сын…
— Обещал тебе вот это? — Граф резко откинулся на стул и извлёк из кармана джинсов небольшой сложенный бумажный квадратик, который в его руках тут же превратился в два обычных листа. Он положил их поверх моего недоеденного блина, не заботясь, что масло и варенье сразу проступили сквозь напечатанные буквы. — Это распечатка твоего банковского счёта. Сомневаюсь, что могу положить на него больше двухсот тысяч евро. А вот это твой билет в Сиэтл на утренний рейс в среду. У тебя будет предостаточно времени, чтобы упаковать чемодан. И я тебе настоятельно рекомендую ограничиться одним и выкинуть всё, что висит в твоём шкафу. Ну, — протянул он, когда я так и не подняла на него глаз: — Теперь я могу получить свой поцелуй? Или мне придётся проглотить твоё «спа-си-бо»? — проковеркал граф русское слово.
— Почему в среду?
Буквы перед моими глазами сливались в одно сплошное серое месиво, будто я тонула в глазах графа, пока не поняла, что действительно смотрю на него, а мой подбородок лежит на его указательном пальце.
— Потому что в среду я улетаю в Париж. Ты проводишь мой гроб и успеешь зарегистрироваться на местный рейс. Или ты хочешь, чтобы я просил Софи об одолжении?
Его голос звучал зло и холодно, а мне страшно было разлепить губы, боясь напороться на острый ноготь.
— Вот и славно. А то вдруг это заразно, и вместо пасторальных акварелей я примусь писать абстракцию. Это же ужасно, Катья.
— Почему Сиэтл? — спросила я, когда граф убрал палец и откинулся на спинку стула.
— А куда тебя деть? В Париж лететь ты не хочешь. Твой русский паспорт давно просрочен.
— Я должна лететь в Сиэтл? — переспросила я опасливо, желая вновь взглянуть на распечатку, чтобы увериться в обретённой свободе, только была не в силах оторвать взгляда от серебристой колкости серых глаз вампира.
— Ты никому ничего не должна с той самой минуты, как открыла эту дверь. Просто куда тебе действительно ехать, если не к родителям?
— Вы сами назвали меня взрослой женщиной, — начала я осторожно, но граф тут же хихикнул:
— Ну это я пошутил. Нет, нет, продолжай, — махнул он тут же рукой, игриво закусывая нижнюю губу, будто и правда боролся со смехом.
И я продолжила в запале, стараясь не сорваться ни на писк, ни на крик:
— В мире предостаточно мест. Я ни разу не была в Мексике. Я хочу посмотреть Лиму. Я хочу взглянуть на Мичу Пикчу. И если я теперь свободно говорю по-французски, то отчего не поехать в Монреаль? Я не хочу возвращаться к родителям. Я вообще не хочу туда ехать. Я изменилась, слишком изменилась, поймите это! И главное — я не желаю говорить дома по-русски. Я не та дочь, которую они бы хотели…
— Конечно, не та, — перебил меня граф с улыбкой. — Я тоже не хотел бы, чтобы моя дочь в двадцать четыре года курила марихуану, глотала таблетки, напивалась до поросячьего визга, спала с первым встречным и не умела благодарить. Так я получу свой поцелуй или нет?
Голос вампира стал подобен звуку разбивающегося айсберга, и я задрожала как в мороз. Неужто он устроил весь этот спектакль с бумажками, чтобы насладиться моей реакции, и потом безжалостно убить? Неужели Клиф был настолько прав, а я посчитала себя в безопасности с Лораном, который вот так безжалостно оставил меня отцу. Но я не в силах противостоять устроенной графом прелюдии. И там, где с трудом сейчас билось сердце, трепетала надежда, что вампир ограничится небольшим укусом. Разве моя жизнь не стоит трёх красных капель?
— Просто встань из-за стола, — продолжал граф спокойно, и я подчинилась уже не зная, чьей воле следую. — Подойди ко мне. Опусти мне на плечи руки. А теперь просто коснись моих губ.