И удалился, забрав с собой мою надежду на добрую ночь. Это предупреждение? Что это? От слёз меня спас Саша. Лицо его было тёмным. Он ревновал, чёрт его дери. Только не спросил ни про незнакомца, ни про серьги. Не успел.
— Саша, давай не сегодня, — сказала я настолько твёрдо, что любой дурак должен был понять, что «не сегодня» значит «никогда ». — Мне только что сообщили о смерти одного очень хорошего знакомого. Отвези меня домой. Или, знаешь, я лучше вызову такси.
Я выбежала из паба и остановилась только через два перекрёстка. Я больше не дрожала. Значит, вокруг не было ни одного вампира, а мне думалось, что посланник Габриэля что-то не досказал. Мне обещали свободную от вампиров жизнь. Мне лгали. Приходилось смириться с тем, что монстры никогда не исчезнут из моей жизни.
Сейчас был октябрь, а в конце сентября я получила ещё одну посылку. На коробке рукой Лорана был написан адрес получателя. Внутри лежала записка всего в шесть слов: «Вдруг ты хочешь услышать его голос ». Без обращения и подписи. К чему лишние формальности? Дрожащими руками я схватила бобину и на следующий день бросилась в музыкальный магазин в надежде, что там мне смогут её оцифровать. Через день в магазине меня встретили пятеро бородатых мужиков рокерского вида. Их интересовал лишь один вопрос: откуда у меня запись концерта Клифа? Они уже позвонили единственному оставшемуся в живых музыканту этой группы. Тот ответил, что запись была у Клифа, но когда тот пропал вместе с женой, запись исчезла. Зачем было что-то выдумывать? Я сказала почти правду. Мне её отдал один индеец, отцу которого Клиф оставил сумку с бобиной. О ней благополучно забыли, пока мы недавно не принялись разбирать старые вещи. Я попросила у них оцифровку для личного пользования и сказала, что права на бобину принадлежат, скорее всего, этому самому ещё живому музыканту.
Я слушала голос Клифа и ревела, ревела горючими слезами. Я знала, зачем Лоран послал мне бобину. Нет, не для того, чтобы мир вновь услышал голос Клифа, хотя сам Клиф был бы счастлив, а для того, чтобы я попыталась забыть его приёмного отца, Антона Павловича Сенгелова. Лоран, милый мой Лоран, как бы мне хотелось тебя увидеть, мой младший братик, но на посылке не был указан обратный адрес, а в записке не было и намёка на желание встретиться.
Сейчас, стоя на ночной улице, я поняла, что серьги — это второе напоминание о Клифе. Значит, придётся ждать третьего… И я с удовольствием буду его ждать. Быть может, оно станет моим освобождением от графа.
— Почему ты не желаешь встречаться с Сашей? — мать впервые за почти два месяца повысила на меня голос. — Тебе скоро двадцать пять!
— И что?
Мать промолчала. Я прошла к себе в гостиную, вставила в уши наушники и разревелась. Клиф, почему ты появился в моей жизни? Почему ты из неё ушёл?
— Катя? — мать сидела на другой половине дивана, которую освободила собака. — Ты ведь не просто так вернулась к нам. Скажи, наконец, что случилось? Ты ведь плачешь не из-за Саши.
— Мам, — я решила сказать почти правду. — Мне надоела моя прежняя жизнь. Я хочу попробовать себя в чём-то новом.
— Ты это нам уже говорила, — нетерпеливо перебила меня мама.
Я вытерла последние слёзы.
— Я рассталась с бойфрендом и…
— Он тебя бросил? — мама даже не дала мне договорить.
— Мам, — я уже обрела прежнее спокойствие. — Глагол «расстались» не синоним к «бросил».
— И… Ты ведь плачешь…
— Да. Мне жалко, что я потратила время не на того человека. Я не хочу совершить такую же ошибку во второй раз. Ни с мужчиной, ни с работой. Если я вам мешаю…
— Катя!
Я кивнула и прикрыла глаза. Мама догадалась уйти, но в дверях обернулась.
— Это тот художник?
Я промолчала, ведь это было бы полуправдой.
— Он ведь русский, да?
— С чего ты взяла?
— Ты слишком хорошо говоришь по-русски. Перед Беркли ты так не говорила.
— Да, мама. Он был русским. Был…