Легко было отыскать в социальных сетях бывших одноклассников, только я не искала с ними встреч. Порой я оставляла Хаски дома и проводила вечера в кафе, читая Сент-Экзюпери и Чехова. Наверное, из-за моего невзрачного вида со мной не спешили знакомиться, чему, впрочем, я была несказанно рада. Живя в большом городе, привыкаешь к неожиданным встречам, но сейчас я не удивлялась тому, что до сих пор не увидела ни одного знакомого лица — я изменилась, подстриглась, и никто не ожидал меня встретить. За десять лет меня все забыли. Я никогда не создавала себе профилей в российских социальных сетях. Я даже не общалась с одноклассницами, которых когда-то считала лучшими подругами. Я была одна. И я ждала Антона Павловича.
Чтобы убить время, я стала почти каждый вечер ходить в театр, и вот однажды на Итальянской улице столкнулась с женщиной, но прежде, чем извиниться, взглянула ей в лицо, и мы сразу узнали друг друга.
— Даша!
— Катя!
Бывшая одноклассница была гидом, работала с франкофонами. До сих пор не замужем. С неудачным опытом французской невесты. Но всё ещё с улыбкой, за которой пряталась серая безысходность. Я тоже улыбалась и молчала о своих проблемах и своих планах. Слово за слово мы вновь стали подругами. Только я никогда не приглашала её к себе домой, вернее в квартиру господина Сенгелова, потому что ждала его появления каждый вечер. Однажды Даша предложила мне переводить романы.
— Крохи, — смущённо говорила она, — но раз деньги тебе не важны.
В её голосе чувствовалась зависть, которую Даша всеми силами своей доброй души пыталась скрыть, а я всякий раз чувствовала неловкость, покупая в театр два билета. Платить за свой кофе она мне не позволяла. Мы старались не говорить о личном. Мужчины были запретной темой после того, как она сказала, что я теперь хорошая партия — всякий кобель побежит за синим паспортом. Мы обсуждали спектакли, и потому я старалась встречаться с ней только перед театром, чтобы не выдавливать из себя речи на уместные среди одиноких баб темы. С каждым днём я замыкалась в своей скорлупе всё больше и больше, вновь вставила в уши наушники — правда ныне с песнями «Зоопарка» — и скрежетала зубами, отсылая маме текстовые сообщения о том, что у меня всё прекрасно. Вскоре распустились тюльпаны, укрыв город кровавым ковром, а мне казалось, что это размножили моё несчастное сердце, которое, кажется, растоптали.
Я уже не верила, что увижу графа, и запрещала себе строить предположения, почему он изменил своё решение. Любое выдуманное мной объяснение не будет правдой, потому что я хотела верить лишь в форс-мажорные обстоятельства — очередное отравление Лорана, не желая признавать, что в жизни графа может существовать кто-то важнее приёмного сына. Тогда в машине он говорил, что его ждут в Париже, и я проглотила эту информацию, но ведь именно из Парижа он прислал мне ключ от новой питерской квартиры. Не могло же это означать лишь то, что он предлагал мне самостоятельно попробовать начать новую жизнь за океаном, вернуться туда, откуда я начала свой неверный путь, совершить путь из Калифорнии в Санкт-Петербург, который не довелось совершить ему. Неужели это было правдой? Неужели я не нужна была Антону Павловичу сама по себе?
Он попросил меня дать ему возможность испытать зависть. Только как же отыскать в себе силы шагнуть в новую неизвестность? Не с этих же жалких переводов должна была начаться моя новая жизнь! Не с рисунков, которые оказались настолько бездарными, что господин Сенгелов даже не стал утруждать себя критическим отзывом. Неужели всё это было правдой?
Я вопрошала полный стакан. Я стала завсегдатаем винного отдела. Я испробовала все дорогие французские вина, но задержалась на «Бордо». Я пила каждый день и сервировала письменный стол на двоих, чтобы посмеяться над своей глупостью.
— Как надолго ты в Питер? — спрашивала Даша, а я в ответ лишь пожимала плечами.