— Гермиона, Драко. — Гораций вручил им две полные бутылки. — Как же раскалывается голова… Вернемся к вашему заданию: увидите кого-то из учеников или преподавателей, не пытайтесь привести их в чувство, достучаться до голоса разума. Сразу лейте им в глотку зелье, главное: успеть до того, как начнется агония, иначе их уже не спасти.
Флитвик, Спраут и Трегер обследует верхние этажи, а вы загляните в Большой зал, на кухню и второй этаж к Миртл. Да, и раненых немедленно отправляйте в Больничное крыло, мадам Помфри уже во вменяемом состоянии.
— Раненых?
— У меня есть серьезные опасения на счет тех, кого поразила Злоба, Зависть либо Гордыня. Ira, Invidia и Superbia. Мое мнение: три самых опасных греха…
Малфой, не дожидаясь Гермионы, схватил бутылку и вышел из кабинета.
— Профессор, а я вспомню, что случилось этой ночью?
— Вспомните, может, через день, а может, и через неделю, на каждого магические грехи действуют по-разному.
*
Гермиона никогда не любила ночные дежурства. Темные переходы и закоулки, пустующие ниши, продуваемые ледяным ветром коридоры, скрипящие лестницы, выплывающие из-за угла привидения, внезапно гаснущие факелы. Ночью в Хогвартсе было страшно, даже тем, кто давно поборол боязнь темноты.
Сегодня же в замке было опасно. Слабый огонек от двух волшебных палочек едва рассеивал тяжелый удушающий мрак. За очередным поворотом Гермионе показалось, что сейчас выскочит безумец, ослепленный смертным грехом. Сердце пропускало очередной удар, и она успокаивалась. До следующего поворота.
Малфой шел впереди, вид его прямой спины, твердой пружинистой походки придавал уверенность.
В голове возник образ его огромной татуировки, сейчас скрытой белой рубашкой, затем осознание того, что меньше часа назад она обнимала его обнаженного, наверное, нежно проводила руками по его спине или в порыве страсти царапала ее.
К горлу подкатила тошнота.
«Я спала с Малфоем. Могла ли я предположить это, развешивая украшения в Большом зале?
Я спала с Малфоем. И я ничего не помню…»
Хотелось спрятаться в своей комнате и долго-долго плакать, а потом выпить снотворное зелье и забыться сном, в котором не будет картин собственного позора.
Перед глазами мелькнули седые грязные патлы, красное разъяренное лицо Аргуса Филча, а потом руку Гермионы с волшебной палочкой словно сжали тиски.
— Отдай, ведьма! — прошипел завхоз. — Ненавижу вас! Ненавижу волшебников! Ты — магла! Откуда в тебе волшебство? Ты украла его у таких, как я!
— Остолбеней! — закричала Гермиона, судорожно вцепившись в палочку. — Остолбеней!
Первый луч пролетел в дюйме от уха Филча, осветив коридор красной вспышкой, второй — попал в потолок.
— Отстаньте от меня! — она наступила каблуком Филчу на ногу, но он лишь сильнее начал вырывать палочку, пытаясь сломать Гермионе пальцы.
Острие палочки уперлось разъяренному завхозу в плечо — старая истертая куртка задымилась.
— Ты выжгла мои глаза! Я не вижу! Не вижу! ВЕДЬМА! Проклятая ведьма! — исступленно закричал он, брызжа слюной во все стороны. Филч со всей силы толкнул гриффиндорку к стене, Гермиона, закрыв глаза, сползла по стене. — Отродье дьявола!
Тупая боль пульсировала в затылке, окружающее пространство вертелось перед глазами бешеным калейдоскопом обрывочных картин. Цепкие старческие пальцы сомкнулись вокруг шеи девушки.
— Ты никогда не будешь колдовать! Подохнешь, мерзкая сука. Магия не спасет тебя!
Гермиона задыхалась. Палочка выпала из ослабевших пальцев. Легкие горели холодным обжигающим огнем, воздуха не хватало. Из горла вырвался страшный булькающий хрип.
Темнота обрушилась неожиданно, угрожая навсегда затопить измученное сознание.
*
Взгляд серых глаз изучающий, возможно, даже обеспокоенный. Но разбираться в этом нет сил, да и желания.
Кто-то потряс Гермиону за плечо, а потом сквозь сонную дымку донеслось: