И этот человек, в котором заключалось всё его… нет, не счастье — доверие, лежал почти рядом, в каком-то метре, за перегородкой.
Джона захлестнуло какое-то чувство… нет, очень далёкое от нежности, но чем-то неимоверно напоминающее её. Он вспомнил их сегодняшний разговор; наверное, они сказали друг другу только треть того, что хотели; но не высказанное пока не зудило в душе, так что, наверное, для этого будет своё время. Константина же теперь уже не могло что-либо напугать или удивить — после сегодняшнего открытия, пусть никому и непонятного, он уже стал абсолютно спокоен. Теперь, как уже известно читателю, его стали крупно интересовать более бытовые проблемы: нужно было и Чеса поднять, и где-то пропитание находить, не занимая у Молл. Всё это теперь стало куда важнее.
Была глубокая ночь, когда Константин заметил сквозь полудрёму, что Чес встал с кровати и поплёлся на выход; поначалу Джон даже не стал обращать внимания, но, когда дверь открылась и послышался глухой стук, сразу же вскочил и побежал туда. Парень, едва выйдя за порог, потерял сознание, растянувшись на земле. Константину ещё давно перестали нравиться эти частые обмороки, но сейчас это сильно взволновало его. Он аккуратно поднял Чеса и, перекинув его руку себе за шею, понёс на кровать. Было жутко темно, но он смог уложить его. Лицо Креймера не было видно, но Джон чувствовал, что на нём сейчас выражение одного только бесконечного страдания. Его рука сама потянулась ко лбу; кожа была горячей, что было признаком очень плохим. Ещё вчера с ним всё было хорошо; Джон начинал винить себя, винить эту деревню, винить тех, кто не может найти лекарства даже за высокую цену, которую он был готов уплатить без промедления. Парнишка угасал прямо на его руках, а он снова был беспомощен. Когда он угасал на руках у Чеса, тот знал, что делать; разве такую ли поддержку желал парень?
Джону теперь казалось, что тот вообще ничего не желал в ответ — до такой степени была бескорыстна его помощь. Пока он думал обо всём этом, Чес слегка зашевелился.
— Джон… — как всегда тихо позвал его голос, — Джон, ты… кажется, немного напугался. Не волнуйся. Ты же знаешь: это нехитрое дело для меня — упасть в обморок.
— Это происходит слишком часто. Кажется, ко врачу завтра пойдёшь ты, — Джон не мог различить в темноте, но точно знал, что парнишка сейчас усмехается — как будто всё в порядке. Эта весёлость больного заставляла его едва сдерживать горечь в голосе.
— Но сейчас… не переживай, Джонни, — его рука заметно потянулась к нему и легонько коснулась его щеки; Константин вздрогнул: и это странное «Джонни», которым бы он никому не позволил себя называть, и прикосновение, заставившее его душу свернуться клубком были очень необычны и… нежны.
— Ты всё равно не сможешь помочь мне хоть чем-нибудь именно в эту минуту. Не вини себя, — Креймер тяжко вздохнул и стал опускать руку; но разве Джон мог не совершить это банальное действие? Секунда, и ладонь Чеса была в его ладони; горячее остывало в холодном.
— Джон… — произнёс на выдохе; в этот момент лунный свет заглянул в окошко и слегка осветил комнату; бледное лицо стало казаться ещё более бледным, но губы держались в искренней улыбке. Константин держал ладонь у себя на коленях и не мог отпустить.
— Да?
— Знаешь… ты же ведь знаешь, что я не люблю жаловаться. Но в этот момент мне и правда не очень хорошо…
— Давай я схожу за врачом в ту больницу, где ты лежал! — Константин, не медля ни минуты, вскочил было с места; рука, которую он отпустил, крепко сжала его ладонь и легко, почти едва заметно, потянула к себе.
— Не надо… — он вздохнул, продолжая тянуть Джона к себе; тот наконец сдался и присел обратно. — Не нужно… это всё мне сейчас не поможет. К тому же, навряд ли у них есть такое понятие, как дежурный врач… Нет, Джон… не это мне сейчас поможет. И ты догадываешься…