— Тогда сделаю всё, что в моих силах! По рукам? — Чес кивнул. — Машину ожидайте уже завтра. Её подгонят вам к гаражу, что недалеко от вашего домика, знаете ведь? — они одновременно подтвердили. — Тогда… расскажете мне про эти установки, когда я исполню всё, что вы хотите.
— Можем завтра. Вторая часть договора останется на вашей совести. — Джеймс благодарно улыбнулся Чесу.
— Ладно, тогда завтра, в три дня. На работе будут оповещены. Договорились!
***
— Лучше бы ты попросил несколько сот долларов. К чему нам машина? — Джон был скорее изумлён, чем раздражён. Креймер слегка смутился, видимо, знал, что идея Джону не понравится, а потом осторожно проговорил:
— Я воплощаю нашу мечту в реальность. Ведь ты не был против. Машина — чтобы уехать к океану. Вторая часть договора — догадайся… Чтоб проблем с подходящим пустым домом не было. Не сразу уедем. Надо ещё подзаработать, конечно… — поспешно добавил, увидав нарастающее отрицание. Джон остановился (они почти подходили к кафе, правда, с заднего двора, где обычно пустынно), притянул за руку Чеса и удивлённо заглянул ему в глаза:
— Домик рядом с океаном? ты не шутишь?
— Отчего мне шутить… Надо ведь пусть медленно, но верно пробираться к цели. Я думаю, не иначе, чем через полгода отправимся в путешествие к океану и… — Джон прервал его речь, прервал, резко прижав к себе и ощутив на своих губах горькие от утреннего кофе губы Чеса, а на своей щеке — пахнущую мятой прядь волос. Креймер вздрогнул, но, бессомненно, было известно, какого рода эта дрожь: когда тепло адски горячими порциями пульсированно расслаивается по телу. Отпустив его, Константин покачал головой.
— Я сошёл с ума. Видимо, оправданно. — Джон ощущал внутри себя маленький извергающийся вулкан, когда держал парнишку так близко к себе, когда прикасался к нему. Совсем мелочь могла заставить его испытать такое влечение. Что-то в серьёзно исполняющем свою глупую мечту Чесе его на этот раз привлекло…
— На тебя похоже… или не похоже… — Креймер смешно каждый раз смущался, как будто целовался впервые. Неохотно отойдя друг от друга, но держась пальцами за края одежды друг друга, они, усмехаясь чему-то своему, но неизменно общему, поплелись до кафе.
Никогда ещё мечта о чём-нибудь материальном не была так близка и исполнима, как сейчас. Уже и трудно было вспомнить её истоки: как они сидели на грязном влажном полу своего тюремного квадрата и, лишённые простора, пытались воспроизвести хотя бы черты океана — казалось, этот серый угрюмый гигант выбил из них даже этот светлый образ. Или, например, расследование катастрофы: они, ещё испуганные и оглушённые взрывами, лежали в подвале вместе с первой группой и аккуратно перешёптывались, рассуждая, что и после всего этого весело не будет. А теперь — уже реальность. Да и эти простые прикосновения между ними, глупые, бесшабашные, но такие человеческие — тоже ведь раньше были немыслимы. Раньше был страх перед всем, теперь не было ничего такого. Теперь есть смущённый от его поцелуев Чес, натягивающий на себя футболку, мягко скользящую по тёплой коже, собственный второй этаж в уютном доме с печью и их счастье, фееричное, лёгкое, незаметное, но проявляющееся почти в каждом их движении, в каждом дне, пропитанном хвойным терпким запахом аллеи, где они гуляли по вечерам. Джон иногда ещё с трудом осознавал это как должное; Чес же, кажется, привык давно сливать их души воедино, разве что поцелуев немного стеснялся — ну, не радость ли это на фоне разваливающегося бетонного мира? Всё это, кстати, на его фоне выглядело даже каким-то чрезмерным, слишком идеальным. Но все мысли о каком-либо подвохе прошли уже очень давно, поэтому они просто продолжали жить и наслаждаться, пока могли.