— Она?
— Да неее… Какой она! Та была ух какая, огонь, а эта разве огонь, рыба какая то, — отвечал Ибрагим.
— Извините, гражданочка, — произнёс Шалва Семёнович, и добавил громко, — извините за неудобства, товарищи женщины. Мы уходим.
Девушка со слезами на глазах захлопнула дверь кабинки.
А товарищи милиционеры и татарин Ибрагим покинули туалет.
Это было как раз в ту минуту, когда в здание вокзала вошла молодая гражданочка, очень приятной наружности по фигуре, ну и насколько можно было разобрать за вуалью. Она сразу направилась в туалет, где всё ещё возмущались бесцеремонным вторжением дамы.
Гражданочка сразу прислушалась к разговорам дам и поняла, что тут только что была облава. Кого-то искали, интересно кого. Она прислушалась и поняла, что искали какую-то воровку, и она посчитала за благо уйти с вокзала. Но товарищ Тыжных уже прошёл к кассам. И красавица решила подождать. Уходить сейчас одной ей не хотелось. И идти к кассам тоже.
А у касс народа было море, всем было нужно куда-то ехать. Люди в очередях иногда собачились, едва до драк не доходило. Свирид, конечно мог достать удостоверение и взять билеты без очереди, но он дисциплинированно отстоял полчаса и уже там, в окошке, ему сообщили, что на ближайший поезд, который уходит до Читы через тридцать минут, «мягких» билетов уже нет. А есть только самые дешёвые и в самом плохом вагоне.
— Дайте два до Ярославля. — Сказал он и кассирша выдала ему два билета.
Шалва Семёнович, ходил из зала ожидания в кассовый зал и разглядывал мужчин в военной одежде, Ибрагим следил за женщинами. Ни тот ни другой даже не взглянули на молодого человека, в отличных туфлях и костюме с претензией на заграницу. И он спокойно прошёл на перрон, где и остановился под часами. А товарищ Аджания поглядел на часы и сказал Ибрагиму:
— Поезд подают, пошли на перрон, там будешь смотреть.
— Хорошо, гражданин начальник. — Отвечал бывший шофёр товарища Пильтуса.
Стоял Тыжных совсем не долго. Он увидел, как мимо двух милиционеров прошла Ракель Самуиловна. Они словно и не заметили её. А она чуть замедлилась рядом с ним и сказала:
— Купите мне хороших папирос, и жду Вас в тех кустах, что у складов за кустами.
И ушла быстро в конец перрона, спустилась с него, и грациозно перешагивая рельсы, подошла к кустам и скрылась в них.
Товарищ Тыжных чуть выждал, потом подозвал к себе папиросницу, долго выяснял у неё, какие папиросы самые лучшие. Купил самые дорогие и не спеша пошёл в конец перрона.
Там он пропустил поезд, который уже подавали, и за последним вагоном быстро пересёк пути и скрылся в кустах.
Там, в углу между двумя стенами из красного кирпича и кустами его ждала Ракель Самуиловна. Она кинулась на него и, прижавшись к нему грудью и животом, поцеловала в губы, долго и горячо. И — с языком.
Товарищ Тыжных и слова не успел сказать, и понять ничего не мог — он обалдел от её запаха, от вкуса её губ и тепла её тела, которое он ощущал даже через одежду. Он покраснел так, что веснушек видно не стало. А она оторвалась от его губ и прошептала:
— Почему Вы так долго? Я боялась, я думала, что Вы уже бросили меня.
— Товарищ, Катя, — просипел Тыжных, приходя в себя после поцелуя, — я ж сказал, я Вас не брошу, чего Вы? Очередь за билетами была. Я вам и папирос купил.
А она не отпускала его, прижималась к нему всем телом, и крепко держала руками, и глядела на него. И не нужны ей были папиросы.
А потом она отстранилась от него, отошла на шаг, задрала подол и стала расстёгивать застёжки чулок.
— Товарищ, Катя, Вы чего? — Удивлялся Свирид, всё ещё протягивая ей дорогие папиросы. — Чего Вы делаете?
— Понимаете, товарищ Тыжных, — говорила она, заливаясь краской, — женский туалет, черт его дери, устроен таким образом, что нужно отстегнуть все чулки, чтобы снять панталоны.
— Снять панталоны? — он всё ещё протягивал ей папиросы. — А зачем?
— А затем Свирид, что вы меня хотите, я это хорошо почувствовала, когда вас обнимала, — она, наконец, отстегнула чулки, выложила револьвер из пояса, положила его на баул.
И тут её белоснежные панталоны упали на землю.
Она смотрела на Свирида, а он на её панталоны: