Дорнан пристально смотрит на меня.
— Заткнись, — говорит он.
Мой рот кривится в чертовой улыбке, пока я продолжаю напевать колыбельную из своего детства. И я могу сказать, что отвлекаю ее.
Она стоит передо мной, ее движения неуверенные, она пристально смотрит на меня и прислушивается к звукам, исходящим из моего рта.
— Вот.
Дорнан выхватывает у нее иглу и наклоняется, свободной рукой прикрывая мне рот. Я пытаюсь вырваться, но его хватка на моем лице, когда он прижимает мою голову к стене, подобна бетону.
— Скажи мне, Кэролайн, — говорит он, делая вид, что скучает. — Что происходит, когда развивается сепсис?
Она медленно моргает.
— Ух…
Дорнан выжидающе поднимает брови.
― Что?
— Будет… эм… заражение крови микробами. Гангена. Септический шок.
Его глаза загораются, когда она говорит «гангрена».
— Ох. А как можно отрубить кому-нибудь середину тела?
Она хмурится.
— Ты не сможешь.
— Итак, если в этой ране появится гангрена, как нам ее вылечить?
Она качает головой.
— Мы не сможем. Никто не сможет.
Дорнан усмехается.
— А потом?
Моя мать выглядит растерянной.
— Септический шок…
— Ты это уже говорила, — резко говорит Дорнан.
— Отказ органов, сильный шок, кома и смерть, — категорически заканчивает она.
Он снисходительно пожимает плечами, как бы говоря: «Ну и ладно!»
— И будет ли это больно? — спрашивает Дорнан.
Мама кивает.
— О, да. Очень.
Он усмехается, толкая меня в лицо и осознавая свою мертвую хватку вокруг моего рта.
— Что ж, веселись, — говорит он, вставая и провожая мою маму из комнаты.
— Что? — спрашиваю я, ошеломленная.
Дорнан не отвечает, просто захлопывает дверь. После всего этого он не дал мне этого чертового лекарства. Мне приходится задаться вопросом, знает ли он, что я уже приняла дозу. Если проспект не сказал ему, я сомневаюсь, что моя мать добровольно предоставила бы какую-либо информацию. Она практически немая.
Я закатываю глаза и злюсь, что позволила ему снова добраться до меня. Я так раздражена. На себя, на него. На мою дурацкую мать за то, что она даже не знает, кто я, не говоря уже о том, чтобы помочь мне. Даже несмотря на то, что тихий голос разума в глубине моей головы говорит мне, что она не сможет помочь кому-то другому, когда сама здесь в плену.
Все еще.
Если бы не она, ничего бы этого никогда не произошло.
Если бы не она, у нас все было бы в порядке.
Если бы не она и ее гребаная наркозависимость, мой отец не был бы братом-цыганом, и мы все были бы живы. Возможно, она бы умерла от передозировки героином, но, черт возьми, заслужила бы это.
Я ненавижу ее больше, чем кого-либо. Включая Дорнана.
Эта мысль чертовски удручает; этого достаточно, чтобы мне захотелось разрыдаться.
Но я не плачу. Слезы для слабаков. Слезы — это роскошь.