– Тебе какая разница, кого брать?! Сказано же – княжна! – скинула маску любезности княгиня, снова начиная яриться.
– У нас сани с собой, снег плотнее ляжет, и уйдем назад, – ватаман нагло сел на лавку, выдвигая вперед ноги в дорогих сапогах, – за брошенные кораблики только с вас плату возьмем, да, что время даром потерял, будь добра заплатить – по гривне каждому из воев моих.
– Да как ты смеешь, у меня тоже дружина имеется?!
– Я свое слово сказал, – ватаман снова поднялся и зашагал к выходу.
– Мне подумать нужно, – бросила ему вслед княгиня.
– Подумай, светлая княгиня, подумай, – согласно махнул он головой и вышел вон.
Глава VI. Отчаянье
Щеку обожгло огнем, это с разлету старая княгиня влепила Дарене пощечину.
– Все ты виновата! – с нескрываемой яростью бросила Евпраксия. – Стояла столбом, не могла улыбнуться, приманить! Думаешь, лучше жениха найдешь? А вот тебе, а не жених, вот тебе, – она выкинула руку вперед, показывая Дарене кукиш. – В монастырь запрут, да еще и кричать станут – самое место, грехи матери-распутницы замаливать!
Дарена понимала, что Евпраксия вымещает на ней гнев на ушкуйника, пробрать которого старой ведьме оказалось не по зубам, а вот прокусить беззащитную сироту вполне. «Короба, что княгиня сулила чужаку – это же приданое, оставленное мне отцом!» Дарена была тогда очень мала, но почему-то запомнила малахитовую змейку, карабкающуюся вверх по кованому боку. Забавно было. Теперь это все достанется ватаману, и саму ее, Дарену, княгиня хотела ему пристроить, убив одной стрелой двух селезней: и с находниками расплатиться, и вроде как приданое за падчерицу отдать. Только все пошло не по ее.
– В монастырь? Так согласна я, не отпираюсь, только приданое свое на монастырский вклад заберу, за помин души князя Глеба молиться стану, – дерзко вымолвила Дарена, указывая на короба и собирая в кулак всю волю.
Впервые она открыто перла на саму княгиню-мать, не осознавая, что подпиталась наглостью от ушкуйника.
– Свое? – заскрипела Евпраксия. – Да твоего здесь ничего нет! Живешь из моей милости, хлеб мой ешь, да еще и смеешь слово поперек молвить, неблагодарная! – княгиня встала, загораживая короба. – Как тебе мой хлебушек, поперек горла-то не встал?!
– И дня у вас не останусь, ешьте свой хлеб сами, а приданое мое ушкуям отдать не позволю! – топнула ногой Дарена, раздувая ноздри.
Что и говорить, смиренницей Дарья и раньше не была, а теперь ее просто распирало, она тоже, как и Евпраксия, от чужака пережила унижение, ее тоже размазали, указали место, и скопившаяся ярость требовала выплеска.
– Ну, попробуй, забери, – усмехнулась Евпраксия. – Людей своих поднимешь, город всколыхнешь? Так все понимают, что на благое дело серебро надобно. Я выйду пред вечем, слезы утирая, так еще и свое понесут.
– Вече на мою сторону встанет, – холодно произнесла Дарья, смело глядя в лицо обидчице. Взгляды скрестились.
Ой, не уверена была Дарена в том, совсем не уверена, и скорее всего старуха-то права, но словно что-то разжигало на дерзкие речи, может, пылающая от чужой пощечины щека.
– Ну, забирай, – вдруг отодвинулась в сторону Евпраксия, – бери. Ростислав всегда к тебе добр был, любил, берег, а ты, неблагодарная, о себе лишь печешься. Знаешь же, что бедны мы, ничего нет, а тать этот цену заломил, сама слыхала. А сыночек мой… – Евпраксия не договорила, села на лавку и отвернулась к стене, ее сгорбленная фигура была немым укором.
Удар был нанесен метко, Дарена любила князя Ростислава и ради него готова была отдать последнее, как-то в борьбе за свои права она упустила, что на кону жизнь брата.
– Забирайте, – устало проговорила Дарена и вышла вон из покоев мачехи.
Только оказавшись одна в своей горнице Дарена дала волю слезам. Жалко было и брата, и племянников, и бедняжку Соломонию, а еще себя. «Пусть монастырь, молиться буду, покровы напрестольные вышивать, покойно да благодатно. И никто тебе в след не кинет – байстрючка, никто не усмехнется».
– Устя! – крикнула она, вытирая слезы.
Устинья растерянно заглянула в горницу.
– Ночевать к тетушке Матрене собирайся. А если дозволит у себя пожить, так завтра добро к ней перевезем, здесь более не останусь.