– Ишь какой баловник, а косы что у девки отпустил... у одной девки вот такие же, точь-в-точь.
Конюх лукаво улыбнулся.
– Зазноба твоя, боярин?
– Да нет, так, на ум пришло, – пожал плечами Микула, возвращая гребешок.
– У нашей княжны Глебовой такие же, а может и гуще, – крякнул дед, указывая куда-то подбородком.
Микула перевел взгляд. У псарни рядом с огромными псами, больше похожими на волков, на корточках, подобрав подол, сидела Дарена и гладила лобастые головы, что-то приговаривая и улыбаясь. Псы виляли хвостами, выпрашивая лакомство из мешочка, болтавшегося у Дарены на поясе. Один, самый наглый, просунул морду, пытаясь носом залезть в мешок. Дарена со смехом отпрянула, погрозила озорнику пальчиком и начала одаривать любимцев по очереди.
«Веселая, не знает еще ничего, – приметил Микула, – станет ли убиваться по братцу, да станет, конечно, одна кровь… да и похожи». Так не хотелось, чтобы веселое раскрасневшееся с мороза личико покрывалось дорожками слез.
Внезапно перед Микулой встал кметь Дедята, заслоняя собой псарню и молодую хозяйку. На лице защитника читалась неприязнь, почти ненависть. Микула вопросительно приподнял брови, ничего не спрашивая, он всегда ждал, что скажет или сделает противник первым. А по воинственному поведению кметя было понятно, что друзьями они с Микулой не будут. «Тоже жених, не староват ли?» – насупился ватаман.
– Не по тебе девка, так и нечего заглядываться, – зло прорычал Дедята, укладывая ладонь на рукоять меча.
– А по ком же? – усмехнулся Микула, скрещивая руки на груди и не проявляя враждебности.
– Найдем, в вековухах не останется, а тебе уже княжна Ростиславова обещана, все про-то ведают, так нечего к нашей подгребать.
«Мне только сказали, а им уж ведомо».
– А то что? – не удержался и таки дернул сурового кметя Микула.
– Коли б вчера тронул, уже б кишки твои на кулак наматывал, – сплюнул на снег Дедята.
– В хоромы пойду, зябко! – крикнула Дарена своему охраннику.
Тот, развернувшись, побежал догонять хозяйку. Быстро ушли, а все ж Микула успел приметить беглый взгляд серых глаз… пьянящий, пробивающий до пят. Ах, что б тебя, так уж не вовремя, да и не по возрасту по девке сохнуть, мало ли он их видал, что ли? Тоже мне невидаль, гордячка сероглазая, да с конской гривой вместо косы.
– Да, княжна Глебова у нас ладушка, – сощурил конюх и без того узкие щелочки глаз.
– А чего это он за ней так печется? – начал осторожно выпытывать Микула.
– Так отец крестный, как не печься? – как на неразумное дитя посмотрел на ватамана старик.
– Кметь – крестный отец княжьей дочки?
Все с этой Даренкой не так, уж и не знаешь, чего ждать.
– Прости, боярин, работать мне нужно, недосуг уж с тобой болтать, – сразу шмыгнул вглубь конюшни старик.
Вот и поговорили.
У забора одиноко стояла калина, протягивая к мрачному небу тонкие ветви, сквозь ажурный узор инея алели красные гроздья ягод. На иней Микуле смотреть не хотелось, и он заспешил к своей ватаге.
Глава XI. Поминки
Хоть и пообещала княгиня внучку за Микулу, и вроде бы об том все ведали, но за поминальный стол его на правах жениха рядом с княжьей семьей не посадили. Осиротевшие близкие Ростислава сгрудились вкруг старой княгини, рядом располагались архиереи и боярство, Микула же восседал с другого конца в кругу своей нарочитой чади. Простому люду столы накрыли прямо на торгу, туда из княжьих погребов возили снедь и сбитень.