— Спасибо. — Я чуть было не сказала, что увижу его завтра, но почувствовала, что уже достаточно наврала на всю жизнь.
Барни проводил меня обратно в камеру в неловком молчании. Очевидно, у него что-то было на уме, но мне было неинтересно знать, что именно. Этим вечером у меня было единственное задание. Весь день я строила планы, пока зашивала и лечила, а теперь пришло время проверить, чему я научилась за всю жизнь, проведенную с Райдером. Все, что я могла сделать, — это не рассыпаться на части от огромной опасности, которая грозила мне в случае успеха.
Мы добрались до моей камеры, и Барни закрыл за мной дверь, вставив железный ключ в замок.
— Барни, — спросила я, просунув руку сквозь прутья решетки. Он слегка вздрогнул, но встретил мой взгляд, ожидая, что я продолжу. — Я просто хотела сказать. Я так благодарна тебе. За твою доброту и храбрость.
Пока я говорила, мое сердце билось в груди. Ногой я медленно, дюйм за дюймом, потянула дверь камеры внутрь, к себе. Так осторожно, чтобы он не заметил, что проржавевший замок закрывается только при сильном натяжении. Так осторожно, чтобы он не заметил, что ржавый замок закрывается только при сильном натяжении. Настолько незначительно, что он никогда бы не заметил несносности засова с ударной частью.
— Ты так заботлив и помог мне почувствовать себя здесь как дома. Честно говоря, — я скромно опустила глаза, и мне показалось, что Барни покраснел. — Ты… единственное, что помогло мне пережить это трудное время. Я просто хотела сказать тебе спасибо.
Барни молча смотрел на меня с болезненной неловкостью и розовыми щеками.
— …Хорошо.
Он смущенно покачал головой и, закончив поворачивать ключ, направился обратно к спиральным каменным ступеням, причем быстрее, чем я видела его раньше.
Как только он ушел, я выдохнула так, будто сдерживала себя сто лет. Я надеялась очаровать его, но заставить его испытывать дискомфорт тоже получилось. Мои руки осторожно обхватили железные прутья, и так медленно, со скрипом я приоткрыла дверь камеры.
Открыта.
Она была открыта. Не заперта.
Барни повернул ключ в проржавевшем замке, и засов проскользнул мимо засова.
Я была свободна.
Но праздновать пока было нельзя.
Я вытащила из кармана юбки еду и припасы, которые украла за несколько дней работы в зельнице, и нашла в одном из пустых ведер бумагу с нарисованной мной приблизительной картой внешнего двора. У меня было все необходимое, включая небольшой пакет, который я стащила у жены сноба-дворянина, пришедшей в лазарет с першением в горле. Кто бы мог подумать, что я такой хороший маленький воришка? Должно быть, это в крови.
Теперь наступило самое трудное. Сидеть в своей открытой камере, зная, что могу уйти в любой момент, но ожидая полуночи, Джаема, звона колокола.
***
Из полудремы меня вывел стон.
Передо мной по мокрым булыжникам тащили заключенного, лицо которого было похоже на сливу, и вели в камеру из закрытой пристройки в конце прохода в подземелье. Ночь за ночью, когда я прятала голову под лисьим мехом, чтобы укрыться от рыданий, воплей и стенаний, я знала, что именно там происходит.
На его руке не хватало трех пальцев, а на месте уха зияла гнойная рана. Я задыхалась от ужаса.
Он был окровавлен и рвался, почти скелет, и едва мог сделать три шага. Наконец солдаты добрались до камеры и бросили его туда с тошнотворным шлепком кожи о камень. Это была камера через две от моей, прямо рядом с той, где держали красивого незнакомца. Теперь я была уверена, что именно с ним незнакомец спорил в мою первую ночь.
Сумерки сменялись ночью, а мысли не переставали метаться. После одного крайне неприятного воображаемого сценария, в котором я успела сделать лишь несколько шагов из камеры, прежде чем меня нашел солдат и разрубил пополам за измену, я повернулась на бок и выпустила сдерживаемый стон в плащ.