— У Габриэля не хватило духу сделать то, что нужно было сделать в те дни, — осторожно говорю я.
— Похоже, у него всё ещё не хватает духу.
— Возможно. — Я бросаю взгляд на Ронана. — Или, возможно, ты его недооцениваешь.
— Ну же, Камилла. — Понимающая улыбка появляется на его губах, когда он поднимает сигару.
— Габриэль такой и есть… временами он эксцентричен.
— Я не хочу говорить о твоём брате или моём картеле, — говорит он. — Только о тебе.
Я вздыхаю и постукиваю ногтем по столешнице.
— Что бы ты хотел знать обо мне? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, моё терпение быстро иссякает.
— Почему огонь?
Я прищуриваю глаза.
— А почему бы и нет?
— Я не пропустил мимо ушей, когда ты сказала, что в этом есть что-то священное, Красивая. И я плохо переношу ложь.
— Я не лгала, — отвечаю я. Ронан приподнимает бровь. Ожидает.
Глубоко вздохнув, я на мгновение наклоняю голову вперёд и позволяю воспоминаниям, которые я стараюсь держать похороненными, всплыть на поверхность.
— В первый раз, когда меня схватили враги моего отца, — говорю я, — мне было четырнадцать. Невинная. Наивная. И ты прав, он пришёл не за мной. Они насиловали меня, пытали и сжигали… — я саркастически улыбаюсь. — Это что-то сотворило со мной. Уничтожило меня, но, как ты говоришь, я восстала из пепла более сильной, очищенной, если хочешь. Мне не нужно было, чтобы мой отец спасал меня. Я сбежала и сожгла тот дом дотла вместе с моими похитителями внутри, так что да, он могущественный и священный.
— Понято. — Ронан затягивается сигарой, в его глазах пляшет болезненное понимание, прежде чем он замолкает.
Из ниоткуда появляется официантка и ставит наши тарелки на стол, и мы едим в тишине, классическая музыка разносится по ресторану, создавая ироничную музыкальную тему для нашего обеда. Через несколько минут я кладу нож и вилку на свою тарелку с недоеденной едой.
— Почему картель? — говорю я. — Мы оба знаем, что тебе не нужна ничья помощь. — Этот вопрос гложет меня с тех пор, как он забрал меня. Картель могущественен, но Ронан Коул ведёт совершенно другую игру. В этом нет никакого смысла, и всё же я знаю его достаточно, чтобы понимать, что Ронан ничего не делает без причины. Я прищуриваю глаза и делаю ещё один глоток вина. — Хесус рассказал мне о земле, которую пытался купить «тот Русский»…
Он промокает рот салфеткой.
— Я подумал, что это было бы прекрасное место для загородного дома, с его прекрасным озером и жужжащими насекомыми. — Он ухмыляется.
Лёгкий трепет пронизывает мою грудь, ощущение того, что я застала противника врасплох.
— Без сомнения. Очевидно, ты жаждешь более тёплого климата. — Я никогда не видела, чтобы кто-то чувствовал себя в этой замёрзшей пустоши как дома больше, чем этот ублюдок. Там, в том озере, что-то есть. Что-то, чего ему достаточно нужно, чтобы уничтожить целый картель. Ронан откусывает кусочек стейка, и остальная часть обеда проходит без лишних слов.
Официантка приносит счёт. Ронан бросает пачку рублей на стол, вскакивает на ноги и уходит, едва взглянув в мою сторону. Я следую за ним к выходу из ресторана, потому что, что ещё мне оставалось делать? Ледяной воздух обвивает меня, как только я выхожу на улицу. Я прижимаю подбородок к груди, пытаясь согреться, и натыкаюсь на что-то твёрдое. Ронан резко оборачивается и заключает меня в объятия. На секунду я напрягаюсь. Он сияет, прежде чем крепко обхватить меня рукой за поясницу. Его губы касаются моей щеки, его тёплое дыхание овевает мою холодную кожу. Я чувствую, словно получаю удар хлыстом от его горячих и холодных эмоций.
— Я никогда не пробовал такой сладкой киски, как у тебя, — шепчет он мне в шею. — И то, как краснеют твои щёки, когда ты кончаешь… это божественно.
Моё сердце бешено колотится в груди, когда я медленно поднимаю взгляд. Его голубые глаза пригвоздили меня к месту, когда он провёл кончиками пальцев по моей щеке.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я в замешательстве.
Он отвечает с ухмылкой, которая является чистым грехом, затем наклоняется, пока его губы не оказываются всего в одном дыхании от моих.
— Улыбнись в камеру, маленькая кошечка. — Камера? Боже, какой же он осёл. Я толкаю его в грудь, но он отказывается меня отпускать. — Давай не будем ссориться, — говорит он.