Мне резко стало холодно — и сразу же тепло, будто кто-то укутал меня в шелковую шерсть. Я распахнула глаза: Дарис стоял на коленях спиной ко мне, а над ним, сжимая его горло одной рукой, возвышался Келлфер. На меня он, к счастью, не смотрел. Я пошевелила кистями: они были свободны, только саднили, а ткань лежала рядом. От шеи и до пояса я была увита каким-то слабо мерцающим и, главное, абсолютно непрозрачным материалом.
— Какого… — прохрипел Дарис, отчаянно пытаясь освободиться.
— При мне насилия не будет! — отчеканил Келлфер. — Раскрой глаза: она же даже убежать не может! Или ты держишь себя в руках, ничтожество, или клянусь Светом, я лично посажу тебя в ту клетку, откуда ты ее достал, — сквозь зубы процедил он. Глаза Келлфера горели огнем, который испугал меня, и на секунду я поверила, что этот страшный человек почему-то способен и на такое жестокое наказание, и даже на большее.
Запястья ныли, низ живота продолжал пульсировать. Я собрала всю свою храбрость и, стараясь не смотреть на багрового от бессильной ярости Дариса, обратилась напрямую к его отцу:
— Келлфер, я думаю, Дарис не виноват. Не нужно!
Шепчущий отпустил сына, и тот мигом вскочил на ноги. На шее его краснели кровоподтеки.
Зеленые глаза Келлфера словно иглами впились в мое лицо. Некоторое время он только смотрел, не отвечая, и потом зло усмехнулся:
— Нам лучше поговорить наедине, я полагаю?
— Да! — с пылом ответила я, решив, что отступать некуда. Сейчас или никогда! Все равно в его глазах падать уже некуда…
Я ощутила ревность Дариса, и когда он схватил меня за предплечье, прямо поверх ссадины от пут, я вскрикнула. Боль прокатилась по моему телу, и почему-то снова отозвалась волной удовольствия. Тело получало удовольствие, как и велел мой хозяин.