Я украла у него сына.
Мой худший страх заключается в том, что когда-нибудь он может украсть его обратно.
Съемка окончена. Хьюго осторожно уложил змею обратно в ее гнездо внутри ящика. Айвори качает головой, глядя на меня.
— Не обнимай меня после того, как прикасалась к этой штуке, — говорит она.
Я улыбаюсь ей.
— Но ты так мило выглядишь в этом свитере. Такая уютная, так и хочется обнять…
— Даже не думай об этом!
— Ты хотя бы поедешь со мной на машине обратно в город?
— Да, — надменно говорит она. — Это еще допустимо.
Айвори и я дружим уже четыре года. Трудно оставаться рядом с кем-то из модельного мира — мы все так много путешествуем. Но, как правило, со временем ты работаешь с одними и теми же людьми, поскольку некоторые фотографы или агенты по кастингу рекомендуют вас для работы.
Я, наверное, единственный человек, который знает, что настоящее имя Айвори — Дженнифер Паркер, и она выросла не во Франции, как она любит говорить людям. На самом деле она канадка из маленького городка в Квебеке под названием Милль-Айлс.
Айвори говорит, что ей нужно создать вокруг себя мистику.
— Никому никогда не было бы дела до Мэрилин Монро, если бы она продолжала называть себя Нормой-Джин.
Я разбираюсь в секретах.
Я понимаю, что правда может быть настолько болезненной, что гораздо легче жить выдуманной жизнью, где любые вопросы, которые тебе задают люди, вообще не могут причинить тебе вреда, потому что все они — всего лишь часть повествования. Так легко говорить о себе, когда ничего из того, что ты говоришь, не является правдой.
Вот как я даю интервью.
— Какой у вас любимый цвет?
— Красный.
— Ваша любимая еда?
— Паста.
— С кем бы вы больше всего хотели бы пообедать?
— С Крисом Эвансом, конечно же.
Все это просто чепуха. Интервьюеров не волнует, что я говорю. Как и людей, которые читают глянцевые журналы. Супермодель Симона — это просто персонаж. Она — The Body. Никого не волнует, есть ли у меня мозг.
Мы с Айвори едем на одном такси обратно в центр города. Она высаживает меня у отеля «Ритц-Карлтон».
Я поднимаюсь на лифте прямо в свою комнату. Как только Генри слышит, как мой ключ поворачивается в замке, он подходит к двери. Он пытается напугать меня, но не получается, потому что я уже искала его, как только открыла дверь.
— Эй, ты, — говорю я, обвивая его руками и прижимая к своей груди.
Генри такой чертовски высокий. Ему всего девять лет, а он уже мне по плечо. Мне приходится покупать ему одежду двенадцатого-четырнадцатого размеров, и даже тогда в талии она велика, а брюки едва ли достаточно длинные.
— Я сегодня снималась со змеей. Хочешь посмотреть? — я показываю ему снимки, которые сделала на свой телефон.
— Это бирманский питон! — говорит он. — Ты знаешь, что они могут вырасти до двадцати футов?
— К счастью, этот парень был не таким уж большим.
— У них два легких. У большинства змей только одно.
Генри любит читать. Он помнит все, что читает, и все, что смотрит по телевизору. Мне пришлось сократить его время на YouTube, потому что он следовал своему любопытству по всевозможным кроличьим норам — некоторым, о которых я бы не хотела, чтобы он узнал даже через пять или шесть лет.
Теперь у него длинные руки и ноги, а лицо вытянулось. Трудно увидеть пухлого маленького мальчика, которым он был раньше. Однако кое-что осталось прежним — он по-прежнему нежный великан, услужливый, добрый и заботится о чувствах других.
— Чем займемся сегодня вечером? — спрашиваю я его.
— Не знаю.
— Ты сделал все свои школьные задания?
— Ага.