Она сказала ему:
– Ты и так целый день на меня потратил, да и я очень устала.
У Дженни Ким была гордость.
И поэтому она сжимала руки в кулаки, кусала губы и часто-часто моргала, чтобы не разреветься.
– Я не буду заезжать, тут выйдешь? – Спросил он, останавливаясь у въезда во двор.
– Конечно, – она улыбнулась, понадеялась, что блеск в глазах не слишком сильный, и он спишет его на отблески фонарей.
Дженни потянулась, чтобы поцеловать его. Потянулась неосознанно, просто захотелось на мгновение прикоснуться к его губам своими. Может быть, он продлил бы поцелуй, и она забралась бы к нему на колени, его руки оказались бы на её бёдрах, и он исследовал бы своими губами её шею, её грудь и её живот.
Периферическим зрением она заметила, как сморщился его нос.
Микродвижение. Такое короткое, что его легко было бы пропустить.
Но Дженни одёрнулась от него, как от прокажённого.
– Пока, – просипела она и выскочила из машины.
Не дожидаясь ответа. Не надеясь на продолжение. Так и не дотронувшись своими губами до его губ.
Она проскочила собравшихся поиграть в нарды алкашей, просвистевших ей в след какой-то оскорбительный комплимент. Трясущимися пальцами набрала код на двери. Быстро пробежала первый этаж, второй, третий. Остановилась на чужой лестничной клетке, зажала себе рот рукой.
Глубокий стон вырвался из-под её закрытых губ, пробрался через мелко дрожащие пальцы.
Дженни плакала размеренно и осознанно.
Она должна была выплакать всё сейчас, чтобы не приносить свои печали домой.
Она знала, что пропала. Что провалила все свои принципы, что была дурой самонадеянной.
Это был не стыд – эмоция, которую она испытала, когда Тэхён сморщил свой нос.
От неё воняло.
Она знала это. Джису говорила, что от неё пахнет жжённым маслом и пивом, запах въедался в волосы и кожу, и Дженни после работы всегда долго торчала под едва тёплым душем – чтобы меньше платить за коммуналку – тёрла себя грубой мочалкой, оставляя на коже красные следы, несколько раз наносила и смывала шампунь.
Она уже смирилась. Это была рутина, и Дженни совсем забыла, что Тэхён к ней такой не привык.
Для него от неё всегда пахло грушей – мылом, которое год назад купила по скидке, да с
тех пор так и использовала ту упаковку на 36 брусков, и порошком, самым дешёвым, и от того въедчивым и закрепляющимся на одежде. Духами Дженни не пользовалась, те, что она могла себе позволить, отдавали спиртом, а тратить на что-то настолько эфемерное, как запах, большие деньги она не могла. У неё была помада, и раньше этого хватало для чувства уверенности.
Теперь он почувствовал, как на самом деле пахнет её жизнь.
Отвратительно.
Но ей было не стыдно, нет.
Ей было горько. Горько от того, что его неприязнь так её задела.
Невыносимо горько, потому что Ким Тэхён забрался ей глубоко-глубоко под кожу, оживил родники в её пустыне, распустил цветы, выпустил бабочек порхать по грудной клетке. Как она сразу не поняла?
Сердце Дженни затаилось. Понимало, что, если покажет изменения, произошедшие с хозяйкой, раньше положенного часа, она родники забросает песком, цветы выкорчует, бабочек прихлопнет. И поэтому они таились. Скрывались от неё за ширмой иллюзий, и тихонько росли, становились могучими и сильными. Такими, чтобы не убить их было, не разрушить.
В Дженни появилась любовь.