Замешательство искажает его лицо.
— Хорошо?
— Это значит: «Мы заключили сделку?»
— Да, — говорит он, протягивая руку. — Мы заключили сделку.
Я изгибаю бровь.
— Постарайся не отставать.
Мы начинаем спускаться по тропинке, углубляясь в лес.
После нескольких минут напряженной тишины, во время которой я отвлечённо слышу его шаги рядом со своими, я задаю вопрос:
— Ты знаешь, что это опасно, то, что мы делаем? Если совет узнает, мы покойники. Как в гробах на глубине двух метров, и черви шевелятся между нашими разлагающимися пальцами ног.
— Боюсь, потребуется довольно много времени, чтобы привыкнуть к вашему необычному жаргону.
Я пристально смотрю на него.
— Да, я знаю, — тихо говорит он. — И всё же оно того стоит.
Я думаю о папе, который ждёт, когда я его спасу. Думаю о маме, которая ждёт, когда я вернусь домой к обеду, жалея, что не может поставить на стол третью тарелку. Я думаю о себе, обо всех тех временах, когда хотела, чтобы папа был всё ещё здесь, чтобы закончить мои уроки. Чтобы дать мне некого рода одобрение и помочь мне почувствовать, что я действительно знаю, что делаю. Просто… быть отцом.
— Да, — говорю я. — Так и есть.
* * *
Маленькая девочка свернулась калачиком на тропинке. Её платье персикового цвета испачкано грязью, а волосы выпали из инкрустированных жемчугом гребней. На её руках кровь, тонкие царапины тянутся от плеч к запястьям. Сначала я думаю, что она, вероятно, забрела в заросли ежевики, но потом она проводит кистями вверх по рукам. Кровь покрывает полумесяцы её ногтей. Она впивается ими в свою плоть и тянет вниз, глядя на деревья, которых больше не видит.
Брайтоншир резко останавливается. Кажется, вся кровь сразу отхлынула от его лица.
— Что с ней такое?
Моё горло сжимается, пока я смотрю на неё сверху вниз.
— Лес влияет на неё. Он сводит людей с ума, — я оглядываюсь на него, прищуриваю глаза. — Вот почему я всё ещё не уверена, что могу тебе доверять. Учитывая всё то время, что ты провел здесь, ты должен быть таким же сумасшедшим, как и она.
Ну, может быть, не таким сумасшедшим, поскольку я никогда раньше не видела, чтобы кто-то так быстро терял самообладание, но, по крайней мере, немного встревоженным.
— Почему ты не такой?
— Я принял меры предосторожности.
— Какого рода меры предосторожности?
Он не отвечает.
— Ты сказал, что расскажешь всё, что я хочу знать, и если ты этого не сделаешь, я могу отправить тебя обратно в твоё время. Итак, что же это?
Он колеблется, затем стягивает с себя пальто, обнажая серебряную фляжку на поясе. Он понижает голос и наклоняется к моему уху, его дыхание щекочет мою шею.
— Это эликсир, который мои родители совершенствовали, чтобы помочь смертным сохранять ясную голову в лесу. Он запрещен советом, поэтому я был бы признателен, если бы ты никому об этом не говорила, — его взгляд возвращается к девушке. — Мы можем ей помочь?
— Она снова придёт в себя, как только вернётся домой. Мы просто должны доставить её туда.
Чего я ему не говорю, так это: за время моего пребывания в лесу я видела только троих путников, выглядевших такими потерянными, когда я только начинала чувствовать тропинки без присутствия моего отца рядом со мной. Все они провели часы, блуждая среди деревьев, которые никогда не менялись, и последние остатки надежды покинули их вместе с их здравомыслием.
Тогда я не доверяла своим инстинктам. Не знала, что покалывание в моём позвоночнике и напряжение в икрах предупреждали меня о чужом присутствии в лесу. Не понимала, что это ведёт меня к путешественникам. Мне никогда по-настоящему не приходилось доверять своим инстинктам раньше, с папой. Я просто следовала его примеру.
Но эта девочка, вряд ли, пробыла здесь больше получаса — достаточно, чтобы напугать её, конечно, но недостаточно, чтобы сломить. Я бы почувствовала её присутствие, как только вошла в лес, точно так же как почувствовала присутствие Брайтоншира.
В этом нет никакого смысла.
Я присаживаюсь на корточки рядом с ней, осторожно кладу руку ей на плечо.
— Откуда ты пришла?
Она ногтями царапает кожу, тихий звук, который напоминает мне о реке. Она не говорит.
— Как тебя зовут?
Я пытаюсь вспомнить, что Брайтоншир говорил об именах. Может быть, если я узнаю её имя, она охотнее последует за мной.
Она пальцами цепляется за запястья и снова тянется к плечам.
Я хватаю её за окровавленные руки. Осколки ногтей торчат из порезов на её руках. Мой желудок сжимается, и я стискиваю зубы, чтобы удержаться от рвоты.
— Тебе больше не нужно причинять себе боль, — говорю я. — Мы здесь, чтобы помочь.
Что-то мелькает в её глазах, искра узнавания.
— Тени сказали, что никто не может мне помочь, — шепчет она. — Они сказали, что я умру здесь, как и другие.