— Хотел бы я сделать больше, чтобы защитить тебя.
Я сглатываю.
— Это я тоже знаю.
— Если в какой-то момент ты поменяешь свое мнение о том, чтобы стать очарованной…
— Я приду к тебе. Осторожно. Тихо. Я знаю.
Он делает глубокий, прерывистый вдох.
— Ты всегда так нервничаешь? — спрашиваю я его.
— Нет.
Я наклоняюсь и целую его в щеку.
— Для чего это было?
— Ты беспокоишься обо мне. Это мило. И мне жаль, что я упрямлюсь и не позволяю тебе очаровать меня.
— Не сожалей об этом, — говорит он. — Даже будь ты зачарована, я все равно бы о тебе беспокоился. По крайней мере, не зачарованной у тебя есть шанс защититься.
— Какое это имеет значение, если я ничего из этого не запомню?
— Я запомню, — шепчет Аид. — Я запомню все, что с тобой произойдет, — он заводит выбившийся локон мне за ухо и на секунду приближается на несколько дюймов, прежде чем метнуться прочь, словно ошпаренный кот. Он врезается в комод, посылая шквал бумажных творений на пол. — Ах, нет…
Он наклоняется, чтобы поднять их, и я спешу ему на помощь. Это цветы, розы, тюльпаны и нарциссы, похожие на те, что я сделала, впервые приехав сюда.
— Что это?
— Я, э-э, пытался сделать тебе букет, — он чешет затылок. — Это глупо. Знаю. Я в любое время могу призвать для тебя свежие…
Он мог бы, и они были бы идеальны, и я бы полюбила их, но эти я люблю больше. Я вижу линии там, где они были порваны и сложены, недостатки в погоне за совершенством, выброшенные в мусорное ведро неудачи. Тот самый парень, каждый день этой недели возвращавшийся изможденным, нашел время сделать их для меня.
Я кладу свою руку поверх его, пока он суетится, собирая их.
— Они идеальны, — выдыхаю я. — Спасибо.
Он сглатывает.
— Можешь не благодарить меня после сегодняшнего вечера. Возможно, после этого вечера я тебе даже нравиться не буду.
— Ты мне нравишься? — я хватаюсь за грудь. — Уверен?
Он нервно заикается, и хотя мне, вероятно, следовало бы заверить его, что он мне действительно нравится, по крайней мере, немного, я этого не делаю. Я помогаю ему собирать бумажные цветы.
— Я не стану ненавидеть тебя за то, что говорят или делают другие, — говорю я ему вместо этого. — Обещаю.
Он берет мою руку в свои.
— Я искренне надеюсь, что никогда не заставлю тебя возненавидеть меня.
Мы возвращаемся в тронный зал. Аид устраивается на троне, продолжая беспокойно постукивать по подлокотнику пальцами в перстнях. Псы устраиваются рядом с ним, растянувшись на ступеньках.
— Ты, ах, ты должна быть по другую от меня сторону, — говорит Аид. — Присаживайся. Тебе не нужно… тебе больше ничего не нужно делать. Нет, если только…
— Ты хочешь сказать, что мне не нужно цепляться как преданному животному за твою ногу?
Он сглатывает.
— Безусловно.
Я опускаюсь на землю и переплетаю свои пальцы с его, крепко сжимая их.