Спустя примерно час, мы наконец-то разделались со всеми бюрократическими вопросами, избавили Эльмара от кандалов и даже умудрились его приодеть. Выбор одежды на развале у старьевщика был небогат, однако, кое-что всё же подобрать удалось.
Парень, как и ожидалось, оказался с характером. Он словно стремился бросить вызов целому миру. Это отражалось даже в одежде. Темно-красная рубаха, в которую он вцепился, словно клещ, и не успокоился, пока я ему её не купила, лишь подчеркивала весеннюю зелень его глаз и дерзкую яркость огненной шевелюры. Изрядно потертые, но всё ещё добротные кожаные штаны, едва он их надел, тут же обозначили прекрасное сложение, несмотря на худобу рослого жилистого тела. Непонятного цвета буро-черная куртка с нашитыми на неё металлическими пластинами, сильно смахивала на рокерскую косуху, и стоило только Эльмару её на себя натянуть, как он стал похож на лихого и очень опасного человека.
Даже унизительная рабская метка на его виске не мешала парню гордо расправить плечи и посмотреть на всех свысока. С нескрываемым удивлением, я вдруг обнаружила себя в компании не одного, а сразу двух зазнавшихся павлинов.
Лучше бы я купила хомячка…
— Почему у вас нет дворецкого? — удивилась я, когда нам отворила дверь очередная зазомбированная и лишенная души фея.
Она была столь прекрасна, что ошеломленный её красотой Эльмар практически утратил дар речи, во все глаза разглядывая прекрасное видение в форменной одежде служанки богатого дома.
— А зачем? — вернул вопрос Ланзо. — Модифицированные феи прекрасно справляются с большинством обязанностей.
— На мой взгляд, просто жутко, что первый, кто тебя встречает, когда ты входишь в дом, — это, по сути, убитое и противоестественным образом оживленное создание, — с готовностью пояснила. — Пусть даже в обычном своем состоянии оно не больше, чем чудовище с ангельским лицом.
— Девушка мертва?! — поразился Эльмар, наконец вспомнив, что надо дышать.
— В некотором смысле, — огорчила я рыжеволосого.
Парень тут же с явственной тревогой оглядел парадный холл дома, в который попал. Я легко могла представить себя на его месте, ведь ещё совсем недавно сама точно так же с любопытством и опасением рассматривала те же самые декорации.
— Мама! — прозвучал тонкий детский голосок, и я удивленно заозиралась по сторонам, пытаясь понять, откуда он доносится.
Из-за массивной квадратной колонны, подпирающей сводчатый потолок, выглянул Тай. Было видно по отразившемуся в его глазах нетерпению, как велико у малыша желание подбежать ко мне и узнать, привезла ли я ему долгожданного питомца.
Взяв из рук Ланзо накрытую платком громоздкую клетку, я поставила её на пол и сдернула плотную ткань, открывая Таю содержимое.
— Фыр-фыр-хрюм, — тут же издало фиолетово-сизое пушистое нечто и плошками своих необычайно круглых влажных глаз уставилось на сынишку.
— Мамочка, — прижав ладошки к груди, с придыханием прошептал Тай, медленно подходя к клетке словно завороженный. — Это хомячок?
— Королевский хомар, — торжественно объявила я выдуманную в пути породу. — Для своих — хомячок.
Этого самого пресловутого хомячка лучше всего могли охарактеризовать строки Пушкина: «Не мышонок, не лягушка, а неведома зверюшка». И как ни смешно это звучало, но сего зверя я также спасла от неминуемой расправы. История «рождения», если можно так сказать, королевского хомара носила совершенно случайный характер, отдающий сильным алкогольным душком, вседозволенностью и господской скукой. Мясник, продавший мне на рынке новоявленного хомяка, рассказал вот какую историю.
Свой скотный двор он держал в небольшом городке в двадцати километрах от Доминики. Так вот, с некоторых пор в тамошний трактир взяли моду наведываться богатенькие сынки из столичного института магических наук. Там они из раза в раз напивались так, что если назвать их свиньями, это страшно бы оскорбило этих не лишенных благородства животных.