– Умбра, mi vida, помнишь, ты спрашивала меня про любимую картину? – отмеченная артритом рука легла на голову ребёнка, –Идём, я кое-что тебе расскажу… А вы все чего остолбенели? Если вам нечем заняться, я сейчас найду подходящие задания. Отец Алонсо, не задерживаю. Всего доброго.
– Падре, – учуяв неладное, подскочила к священнику Ирен, – Слыхала, Вы интересуетесь религиями. Виджай занят прудом, поэтому я расскажу вам о хаосизме. Хотите?
– Обратно сама дойдёшь? – с некоторой надеждой на ответ «нет» поинтересовался Камило.
– Самый большой дом на холме, надо быть хроническим кретином, чтобы заблудится, – отшутилась француженка, – Я скоро вернусь.
– Дядя Бруно! – к предсказатель одновременно обратились и Паоло, и Мариано. Переглянулись.
– Я хотел показать лавку, – первым озвучил своё намерение муж Долорес.
– А, тогда эта идея лучше моей, – признал отпрыск из рода Мартинезов, кратко кивнув, – Сейчас не время для типле. Лучше пройтись.
– Что за лавка? – предсказатель насилу заставил себя не коситься в сторону дома, куда ушли Умбра и его мать. Всё ещё не до конца верилось в то, что абуэла приняла ребёнка. Да и состояние дочери…
– Иди, – жена ласково погладила его по плечу, – Тебе не помешает развеяться. А я послежу за мелкой. Ни о чём не переживай.
Предсказатель неуверенно кивнул, ощутив поцелуй на виске.
– Я люблю тебя, слышишь? Несмотря ни на что, – шепнула обладательница тёмного дара. Она не ожидала, что руки мужа обхватят её лицо в ответ. Оливковые глаза смотрели жалобно, и молодая женщина склонила голову набок, предлагая поцелуй. Для Бруно это стало настоящим испытанием на прочность: семья никуда не разошлась. Но предсказателю было просто необходимо смешать их дыхания, став единым целым на краткий, но при этом восхитительный миг.
– Eres mi locura, – нежно шепнул младший из тройни Мадригаль, когда их губы разъединились. Вместо ответа Мирабель потёрлась лбом об его лоб, а затем повернулась к Мариано:
– Позаботься о нём, ладно?
– Почту за честь, – улыбка столяра оказалась действительно искренней. Он вправду возмужал за прошедшие годы, – Идём, дядя Бруно.
***
Когда Алма остановилась после подъёма на лестницу, Умбра не сразу поняла, в чём дело. В доме было несколько картин, а это…
– Прадедушка Педро? – для верности переспросила девочка, – Но это же не картина, а как… Фотография.
– И всё же, – абуэла перенесла вес на трость, вставая поудобнее, – Его портрет был и остаётся моей любимой картиной… Что думаешь?
– У него добрые глаза, как у папы. Только карие, – со всем положенным вниманием оценила портрет Умбра.
– Я… – было заметно что Алме неловко в этом признаваться, – Иногда разговариваю с ним, как если бы он был жив. Прошу совета, или просто делюсь новостями.
– Папа тоже так делает.
Брови главы семейства взлетели вверх:
– Правда?
– Ага. Иногда даже просит присмотреть за мной, но это когда я проказничаю.
– И ты перестаёшь хулиганить?
– Ну так, – Умбра вытерла о футболку взмокшие ладошки, – При прадедушке как-то неловко. А сегодня… – двухцветные глаза с тоской повернувшись к выходу, – Неловко перед всеми. Я не хотела, чтобы так вышло. Ещё и Руфа расстроилась.
– Mi vida, знаешь… – Алма вздохнула. Ей казалось, что она собирается распаковаться из тяжеленной брони, которую наращивала все эти годы, – Когда-то давно у меня на руках были три шалопая твоего возраста. Это были необычные дети. Получение дара в пять лет это настоящее испытание. И для малышей, и для родителей. Не потому, что это плохо или хорошо, просто мы всю жизнь пытаемся понять друг друга. Взять хотя бы меня и твоего папу. В детстве он привязался к своей няньке Виситасьон, и первые видения Брунито были почище той тёмной таблички, что сейчас лежит в гостиной. Я стала отучать его от языка муиска и не разрешила Виситасьон остаться. В отместку твой папа стал кусаться.
– Мой папа?! – округлила глаза Умбра.