От этого ощущения хотелось выть, кричать, рвя на себе одежду, но Нуала лишь глубоко дышала, удерживая надрывный плач. Принцесса задавалась внутренне вопросом: неужто новость о безразличии брата и его ненависти к ней так подействовала на нее, или же это было заявление наглой гости о том, что она является наложницей и любовницей короля?
Нуала не знала точного ответа, однако внутренне признавала, что обе эти новости неприятно и больно ранили ее, заставив еще сильнее вкусить горечь одиночества и непонимания. Принцесса не понимала, как может брат быть столь жесток в своей мести, как он может так ненавидеть ту, которую когда-то считал своей единственной любовью, и которая была с ним с самого рождения единым целым. Все эти месяцы Нуала страдала, однако только неделю назад ей открылось, что более всего ее мучило отсутствие рядом Нуады, ее Нуады.
Принцесса не знала, как могла ей открыться эта истина, истина, которую она предпочла бы никогда не знать, навсегда забыть. Нуала корила и винила брата, она ненавидела его за все то зло, что он совершил: за убийство их отца, Эйба, Хеллбоя, Лиз, за пробуждение Золотой Армии, за уничтожение миллионов невиновных в преступлениях предков людей.
Но вместе с тем фейри отчаянно нуждалась в Нуаде, ведь теперь, когда он полностью закрыл себя от нее, Нуала будто бы утратила очень важную часть самой себя, став слабее и уязвимее. Принцессе хотелось бы никогда не признавать этого, делая вид, что брат не имеет никакой власти над ней, вот только это вовсе не так.
Связь, соединявшая близнецов с самого рождения, стала для них общим проклятием, единственным спасением от которого была смерть, однако Нуада никогда бы не пошел на столь отчаянный шаг, не пожелал бы прервать жизнь любимой сестры, Нуала же боялась совершить это преступление.
Жизнь для эльфийского народа была благословением, и никто не имел права прерывать ее по своей воле — это считалось страшным грехом против Великого Создателя. Нуала же, уважавшая законы фейри, просто не смогла бы наложить на себя руки: страх наказания был сильнее желания избавиться от связывающего их с братом проклятия.
И теперь близнецы были вынуждены иметь одни на двоих страдание, боль, физическую и душевную, мысли и даже чувства. С самого детства они делили друг с другом не только игрушки, сладости и другие вещи, но и самих себя-он принадлежал ей, как и она ему. И ничто не могло сравниться со связью, делавшей близнецов единым целым.
Теперь Нуала как никогда сильнее ощущала зависимость от брата, от их единства. Принцессе понадобилось лишь несколько бессонных ночей, чтобы понять, что не только Нуада безумен, но и она, его послушная и благочестивая сестра. Нуале необходимо было так мало времени, чтобы почувствовать к брату то, что когда-то он сам испытывал к ней.
И теперь, когда принцесса «обезумела» от собственных питаемых к Нуаде противоречивых чувств, к ней явилась незваная гостья, эльфийка, имени которой принцесса так и не узнала. Она пришла, уверенная и гордая, лишь для того, чтобы жестоко и больно ранить Нуалу, показав тем самым, что сестра короля более не представляет для него никакой ценности.
Эльфийка резала своими словами, словно острейшим кинжалом, оставляя на теле принцессы невидимые, но глубокие и кровоточащие раны. Нуала более не могла слышать «любовницу» короля, даже видеть ее, ведь вся фигура фейри была теперь для нее доказательством того, что брат отрекся от нее и от своих чувств к ней, предпочтя другую.
От одной мысли, что Нуада делил свое ложе с этой эльфийкой, Нуале захотелось рыдать с новой силой, выплескивая тем самым все те эмоции, которые она копила многие недели, и которые буквально разрывали ее изнутри, подобно бурлящей в вулкане лаве. Не выдержав нового прилива душевной боли, Нуала со всей силы толкнула письменный стол, который с грохотом упал на пол.
Но этого показалось принцессе недостаточно, а потому она, поднявшись со стула и схватив его за ножки, бросила предмет мебели в висящее недалеко небольшое зеркало, которое тут же упало, разбившись на десятки мелких кусочков. Нуала же, увидев разбросанные по полу стекляшки, взяла одну и уже хотела провести ею по нежной бледной ладони, чтобы сделать себе больно, почувствовать хоть что-нибудь, кроме безумного отчаяния, как вспомнила, что такой же порез останется у Нуады, который сразу поймет, что его сестра уже физически не может терпеть заточение, что она теперь слаба.
Осознание этого отрезвило Нуалу посильнее хлесткой пощечины, заставив ее бросить осколок со всей силы в стену.