Чуть пошатнувшись, она встала на четвереньки, Ниханор помог ей подняться на ноги. Они встретились взглядами, Нимкано улыбнулась широко, пьяно, безумно. Он смотрел на неё не как хозяин на наложницу и даже не как мужчина на женщину. Такие взгляды она видела у детей и иных караванщиков, перед которыми она порою плясала, разгоняя скуку долгих сплавов по Каурату.
— Это было… великолепно! — выдохнул Ниханор.
— Ой, куда там, — с улыбкой ответила Нимкано, всё ещё державшаяся за его руку. — Я целительница, а не танцующая с нитями. Да и вообще, без волшебства выходит совсем не то.
Она сказала это совсем без задней мысли, но Ниханор едва заметно нахмурился. Во взгляде его появилось оценивающее выражение, быстро сменившееся жадностью и пониманием — совсем рядом с ним стояла голая красивая женщина. Это отрезвило и саму Нимкано.
— Ты действительно Золотая Фея, — сказал он, потянув её за собой на кровать. — Знаешь, что люди с далёких северных островов рассказывают про фей?
Нимкано покачала головой.
— Говорят, что они живут в самых красивых полевых цветах, а если путник неосторожно присаживается отдохнуть рядом с таким цветком, то фея усыпляет его песней, и он никогда не просыпается, а она выпивает его кровь досуха. Но фею можно поймать и, склеив ей крылья, принести к себе в дом. Она по-прежнему будет петь, но никакого вреда причинить не сможет. Красивая сказка.
— Жестокая сказка, господин, — заметила Нимкано, глядя, как Ниханор снимает халат и шаровары, обнажая смуглое тело.
— Не более жестокая, чем наша жизнь, — усмехнулся он.
Ниханор уже был частично возбуждён, когда лёг рядом с ней. Взяв белую узкую ладонь Нимкано, он провёл ею по своей волосатой груди, отмеченной следом старого ранения, и животу.