— Ну как? — лениво спросила я, лежа на нагретом солнце камне и листая ежедневник, изображая вид бурной умственной деятельности.
— Чёрт! — раздалось где-то среди завалов.
Появившийся возле меня Пятый держал в руке какой-то сломанный прибор и с едва уловимым раздражением смотрел на меня.
— Я же просил тебя хранить его в сейфе, — максимально вежливо, а значит — взбешённо, сказал он.
— А я просила тебя не трогать Агату Кристи! — тут же наехала я, так как обнаружила этим утром недочитанный роман исписанным в формулах.
— У меня закончилась бумага, — сохраняя тот же тон, любезно пояснил он. — А вот что тебе мешало положить прибор в сейф, я понять не могу.
— Место и так едва хватало, чтобы уместить твоё раздутое эго, — зло ответила я, перелистнув страницу. — И у меня закончилось терпение, ведь я не могу пополнять его чтением!
Он побуравил меня взглядом и снова телепортировался, оставляя меня скрипеть зубами. Я взглянула снова на часы и мучительно вздохнула — если стрелка не будет двигаться быстрее, мы друг друга поубиваем, так как жажда крови говорит во мне явно громче здравого смысла.
Все грешки этого умника именно в это утро решили открыться мне. Сногсшибательное белое платье, которое я решилась надеть в этот торжественный день, не оказалось на месте, но после тщательных поисков было найдено в мусорном ведре, мятое и заляпанное кровью от воротника до кружевного подола. Роман Агаты Кристи «Большая четвёрка», написанный на русском язык и потому тщательно мной лелеемый, оказался исписанным большим убористым подчерком, закрывая буквы русского алфавита, как и мою надежду в хороший день. Но последней каплей послужили прихваченные из лаборатории очки «G7», валяющиеся на полу грудой обломков. Чёрт, он даже не удосужился убрать все улики!
Боковым зрением я заметила возле себя вспышку, и Пятый, раздражённо вздохнув, имел наглость приземлиться на камне возле меня. Когда он также лёг и повернулся ко мне, игнорировать его стало сложнее, как и делать вид, что я полностью увлечена чтением заметок, которые и так знаю наизусть.
— Долго ещё? — совсем по-детски протянул он.
— Осталось две минуты и сорок пять секунд, — ответила машинально я.
— Не считаешь, что нам стоит отойти подальше?
— Не считаю.
— Что планируешь делать потом?
— Попытаться найти новое платье, русский роман и починить очки.
— Ты всё ещё злишься, — констатировал он.
Промолчать было единственным верным вариантом из тех, что пришли мне в голову.
— Я наступил на них случайно, — после паузы медленно продолжил он. — Не сразу понял, что эта тряп… вещь — платье, а книга попала под руку, когда ко мне пришла идея, и её срочно надо было записать.
Я подозрительно скосила на него глаза — это очень походило на извинения, по факту ими не являясь. Пятый никогда не извинялся. Фыркал, язвил, делал что-то, чтобы загладить вину, но тех-самых слов никогда не говорил.
— И?.. — многозначительно спросила я, смотря ему в глаза.
— И… Возможно, мне стоит быть более осмотрительным.
— И?
— И внимательнее относиться к окружению.
— И?
— И мне неприятно, что ты расстроена.
Я подавилась очередным «И?» — это прозвучало как-то… тепло и интимно. И я решила на этот раз капитулировать.
— Мне тоже неприятно, что твоя игруш… прибор разбился, — скомкано сказала я, смотря куда угодно только не на Пятого. — Тебе больше идёт улыбка.