Ренсинк Татьяна
(Замок Фалль)
***
Пылью прозренья в небе звезды
Укрылись утром в цвет от розы,
Зарею заиграли в росах,
На прощанье улыбаясь грезам.
Неоготичным построеньем
С холма замок глядит с подозреньем.
Холод к нему да отвращенье
Вызваны в душе в смятеньи.
Увенчана зубцами башня.
Она грозит, кричит убраться.
Но силы нет со всем бороться,
Хоть и в прозреньи сердце бьется.
Кому сказать, что лишь на благо
Действовать в этой жизни надо.
Как же тут ты угадаешь,
Какой путь лучше — нет, не знаешь.
Сокровище — оно ж в деяньях,
Не в мести, ни в долженствованьях.
Будущее судьбы и края -
Здесь, в твоих руках созданья.
Не умереть бы мне духовно.
Взять силы, взять надежды снова.
Взять, и не сдаваться,
Но силы больше нет подняться.
И этот замок вновь пугает.
Красоты нет, не вдохновляют.
Средневековым военным духом
Закрылась вдруг душа кольчугой.
Почти без остановок неслась карета, увозя Милану с супругом от Петербурга. Сразу, по возвращении из Читинского острога, граф Краусе получил известие, что Бенкендорф будет рад немедленно встретить его в своем замке под Ревелем, куда они теперь и направлялись...
-Вы так мне и не расскажете, что было в Читинском остроге? - продолжала упрямо расспрашивать Милана, получая до этого лишь отрицательные ответы.
-Хорошо, - вздохнул он глубоко, продолжая смотреть в окно. - Что Вас интересует?
-Вы видели Алексея? - прямо спросила она.
-А я Вам хотел канареек купить, - усмехнулся супруг и недовольно уставился перед собой. - Хорошо, что передумал. Опять страдать будете? Ну, видел я его. Все хорошо у Вашего Алексея, но, к сожалению, он узнал, что Вы теперь графиня Краусе.
-Нет, - вылетело из нее с болью уколовшего сердца.
Она смотрела на супруга, пытающегося не обращать к ней свои глаза. Его прямой нос, его острые черты лица, его полухриплый голос — все стало ее еще больше раздражать и вызывать еще большее презрение, чем ощущала до сих пор.
-Сожалею. У них такие порядки! Пришлось приструнить! Книги им шлют, видите ли, инструменты. Их там щадят! Знаете, а ведь даже великий философ Сенека говорил: щадя преступников, вредят честным людям. Они там развлекаются, а не отбывают наказания! А Алексей Ваш теперь на службе для канцелярии... Будет должен помогать следить за порядком. Так что, причин для беспокойства у Вас нет! - строго прозвучал ответ.
-Алексея освободили от каторги? Он вернется? - стала заваливать Милана вопросами.
-Ни в коем случае! - выпучил супруг на нее глаза. - Он там на службе на всю жизнь, и никто с него ограничений не снимал. Связь он может поддерживать только с канцелярией.
-За что Вы мучаете его? - прослезилась в обиде Милана, но супруг лишь усмехнулся и продолжал молчаливо смотреть в окно.
Карета неугомонно неслась, оставляя пыль на дороге туманом позади. Дорога звала вновь переехать мост над рекой Наровой, вновь проехать между двумя могучими замками. Милана не смогла больше сдержать покатившейся слезы, когда она снова увидела понравившиеся ей места, где ей так было когда-то хорошо...
Теперь все, чего боялась Милана, казалось, свершилось, направив ее жизнь в иное русло, не в ту судьбу, которую хотелось. И она стала винить во всем себя: «Судьба ужасна, непостоянны пути ее... И мои мысли, мои намерения тоже... Где же тогда справедливость, где то правосудие Бога?... Почему то, к чему мы стремимся с добрыми помыслами, исчезает, ускользает, словно снег на руках? Кто виноват в том, что милый томится в стенах каторжной жизни? Я... Я его предала... Я предала все, о чем мы мечтали, чего хотели... Я ужасна... Смерти мне мало... Да, эта жизнь стала каторгой и мне, мне, столь неугомонно жалеющей себя... Оправдываюсь? Может быть... Туда мне, проклятой, и дорога...»
Терзая душу обвинениями, раскаяниями, Милана оставалась остаток пути молчаливой...
Развивался флаг на башне здания, к которому приближалась их карета. Это был тот самый Фалль под Ревелем в Эстляндской губернии, о котором говорил Милане супруг. На флаге на голубом с золотом поле красовались три розы и девиз: «Perseverance», что с английского языка, как знала Милана, означало «Настойчивость».