Ренсинк Татьяна
(Андрей фон Розен)
***
Туман медленно развеивался, пропуская все больше света, которого было не так много, но все же Алексей открыл глаза. Пробежавшийся его взгляд быстро дал осознать, что он еще жив, что лежит в какой-то постели, что вокруг незнакомая комната, похожая на камеру, но в ней были полки то с книгами, то с флаконами, чем-то наполненными. Стояли еще какие-то банки и висела неясная картина на стене.
И тут кто-то вбежал, видимо совсем недолго отсутствующий, поскольку бурчал себе под нос:
-Жди немного... Я совсем быстро... Я был быстро, - склонился этот человек над ним, но глаза Алексея снова заполнялись туманом, и началось ужасное покалывание сбоку головы, которая, как он уже почувствовал, была перевязана.
-Так, голубчик, - продолжал тихо говорить пока непонятно кто, но его ровный мужской голос успокаивал. - Не делай резких движений... Покой и только покой. -Никаких волнений!... Эти недоумки умудрились тебя сюда притащить, а не меня к месту вызвать...
Алексей понял - это некий доктор. Тот принялся тут же осматривать его глаза, прощупывать пульс, слушать дыхание, на что Алексей открыл немного рот и произнес возвращающимся голосом:
-Я жив...
-Да, жив, - ответил облегченно этот доктор и сел на стул рядом. - Не двигайся... Просто отдыхай теперь...
Голос его показался Алексею знакомым, и он все вспомнил, и то, кто это.
Это был один из них, осужденных за восстание, - Фердинанд Богданович Вольф. Алексей помнил его еще с периода Отечественной войны 1812 года, когда Вольф добровольно работал в военном госпитале. И теперь, последовавший по тому же пути, что и остальные заключенные товарищи, доктор Вольф остался верен своему делу, которым ему позволил заниматься и комендант Лепарский.
Совсем недавно Вольф помог тому вылечиться, за что Лепарский решил дать ему отдельную камеру, где бы тот смог заниматься врачеванием. И Вольф стал лечить и самих товарищей, и их прибывших жен, чье здоровье стало ухудшаться от всех условий и переживаний. Он даже провел оспопрививание.
Благодарный судьбе за то, что он мог заниматься врачеванием, Вольф, как и остальные, безмерно был благодарен и Александрине Григорьевне, жене одного из осужденных - Никиты Муравьева. Она, помимо всего прочего, помогала и устроить больницу, закупать лекарства и все необходимое.
Но, даже когда кандалы еще и не были сняты, Вольфу стали разрешать выходить для оказания помощи и за пределы тюрьмы - в любое время в сопровождении конвоя. И ни заключение, ни скованность цепями не мешали ему то ходить в дома больных жен товарищей, то даже помогать лечить и местных жителей.
Относясь очень ответственно к своему делу, Вольф практически не отходил от своих пациентов, уделяя им все свое внимание и максимально помощи, как то делал и когда к нему, в лазаретный дом, принесли раненого Алексея...
-Как он? - послышался еще знакомый голос, заглянувшего в больничную камеру к Вольфу.
-Опять вы? - улыбнулся Вольф вошедшим двум товарищам, которые не замедлили рассесться у кровати, где все еще приходил в себя Алексей.
-Я жив, - повторил Алексей и будто в обиде усмехнулся.
-И Слава Богу, - закивал ему сидевший рядом Андрей Розен.
-Ну ты нас напугал всех, - возмутился в добродушной улыбке и другой. - Все или плохо спят, или не могут, за что тебя благодарят! Торсон за всех переживает хуже тебя, не дави мне на него! - пригрозил в шутку он.
-Николя, передай Торсону мои извинения. Он же знает, что это такое... Поймет, - ответил легкой улыбкой Алексей, узнав в нем своего «морского учителя» - Николая Александровича Бестужева - у которого теперь, в стенах заключения, выучился и сапожному делу.
Торсон же — Константин Петрович — был близким другом Николая Бестужева. За 9 лет учебы вместе в кадетском корпусе они сдружились на всю жизнь. Торсон был таким же страстным мореплавателем, таким же изобретательным и начитанным человеком, который и в стенах каторги не бросил свои стремления и занятия, как бы ни страдал душою и ни был чувствительным ко всему, что происходило вокруг. Он так же делился всем, что знал, что собирался изобрести, на лекциях, которые тоже давал осужденным товарищам...
-Решил повторить за Сашкой Булатовым? - неодобрительно высказался Алексею после недолгого молчания Николай.
-Был бы пистолет при себе, удалось бы, как у Ипполита или Анастасия, - огрызнулся вдруг тот.
-Ну-ну, - замахал Андрей. - Ты давай это прекращай! Мало ли что там бывает!
-Подумаешь, перевели жить от нас подальше, - улыбнулся Николай, продолжая смотреть добротою на Алексея, у которого явно имелось иное мнение.
-Простор тебе дали, отдых, а ты недоволен? - подмигнул Николай, стараясь Алексея вдохновить к жизни. - В нашей камере, вон, затискалось аж восемь человек!
-Восемь? - переспросил Андрей.
-Ну да, я с братом, - стал тот считать ему. - Юшневский, Трубецкой, Якубович, двое Борисовых и Давыдов! Чего хуже еще... споры, прения, шум постоянный, рассказы о допросах, обвинения... А тебя освободили от такого! Радуйся! - заулыбался он снова Алексею.
-Это было ужасно... Остаться в той комнате совершенно одному... в совершенной тишине, - говорил спокойно Алексей, стараясь выполнять указания доктора — не двигаться.
-Жизнь прекрасна, что бы нас не заставляли делать, к чему бы нас ни привела судьба. Поверь, Лешка, все к лучшему, - пытался подбодрить Андрей, но Алексей начал было мотать головой, на что подскочивший Вольф нежно остановил рукой.
-Вот пролежишься, выйдешь на свою службу, а там и до дома недалеко! - улыбнулся снова Николай.
-Она... Она его жена, - усмехнулся в горести Алексей. - Сына ему родила...