Происходящее все меньше нравилось Фрэнки. Не то чтобы он испытывал невообразимую симпатию к Сиду, который, как только что выяснилось, его еще и обманул; нет, с этим человеком нужно немедленно прекратить знакомство. Но перспектива узреть убийство в собственном доме Фрэнки не привлекала. Настолько не привлекала, что от страха он прирос к месту и начисто утратил способность мыслить рационально. Что же делать? Влезать в драку было чревато травмами разной степени тяжести, а от бездеятельного наблюдения скручивало желудок.
В конце концов он смог только невразумительно пискнуть:
— Пожалуйста, не в моем доме!
— Что ты сказал? — захохотал Брэдли. — Кто ты такой, чтобы мне указы…
Он говорил это, повернувшись к Фрэнки, чем не преминул воспользоваться Сид: выкрутившись из ослабшей на секунду хватки охочего до денег актера, он крепко заехал бедняге в челюсть. Тот не удержался на ногах и, падая, ударился головой о край письменного стола.
— Нет у меня наличных! Нет! Пошел ты! — заорал на него Сид. — Я тебе теперь вообще ничего не заплачу, ублюдок! Ты сорвал мой план! Да чтоб ты сдох, черт тебя…
— Эй! — Справившись с оцепенением, Фрэнки подбежал к нему и начал трясти за плечи. — Эй, успокойся! Разве ты не видишь…
— Успокойся? Да мне в жизни не было так хреново! Я столько времени убил на твои поиски, а теперь из-за какого-то жадного кретина все потеря…
Тут Сид уставился на лужицу крови, собирающуюся вокруг головы «жадного кретина». И вмиг побледнел — как будто для должного контраста с этим чужеродным красным пятном.
— Я… я что… я же его не убил? — Он рухнул на колени рядом с жертвой письменного стола, схватил безвольную руку, неумело нащупывая пульс, заглянул в безжизненные глаза и испуганно всхлипнул.
Фрэнки понял, что сейчас его точно стошнит. Гнусный обман, драка, кровь — слишком много нервов растрачено впустую. Слишком много шума. Но особенно раздражал Сид: его дурацкие длинные волосы, его помявшийся костюм, тощие ноги, глупое лицо, само его дыхание. Из-за него в мирный день Фрэнки, пронизанный искаженным вдохновением, ворвались тревога, ложь и суета. Такое простить нельзя.
— Мне без разницы, убил ты или нет, — произнес он, с трудом скрывая отвращение и пряча за спину дрожащие руки. — Просто забери это отсюда и убирайся сам.
И сам удивился своей твердости и жестокости.
Сид поднял на него взгляд: удивленный, жалкий и умоляющий.
— А разве ты не поможешь? Он жив, но я думаю, что ему надо в больницу.
— Черт тебя дери! — выругался Фрэнки, сорвавшись на крик. — Идиот! Ты еще цветы потом ему в палату принеси. Да как только он очухается, он найдет и прирежет тебя! Думаешь, он из тех, кто подставляет другую щеку? Или идет в полицию?
— А что ты предлагаешь? — У Сида задрожал подбородок, будто он вот-вот заплачет. — Добить, что ли?
— Я думаю, это вполне в твоем стиле. Раз уж ты подбираешься к людям обманом, — заявил Фрэнки. — Что, хотел обворовать меня? Вон отсюда! Сейчас же! Разбирайся сам со своим дружком. И со своей искаженной симфонией, или как ее там! Засунь ее себе знаешь куда!
Сид совсем побелел, но ничего не ответил — должно быть, решил, что время дорого. Или что спорить бесполезно. Кряхтя, он кое-как пристроил бесчувственного «актера» себе на спину и с видимым трудом поднялся. Да, помощи он просил не зря: гениальный исполнитель роли пьяницы явно весил гораздо больше, чем сам Сид, к тому же тот не мог похвастаться атлетическим сложением. Как бы там ни было, жаловаться он не стал. И только когда Фрэнки услужливо распахнул перед ним дверь, он прохрипел на прощание:
— Лишь бы Искажение по дороге не настигло. А то бедняга опять затылком приложится.
— Надеюсь, мы больше не увидимся. Ни в одном из существующих измерений, — изрек Фрэнки, хорошенько подумав, но Сид его удачный ответ не услышал.